Звезды в моих руках - Юлия Лим
Поднимаю смартфон, пытаюсь отправить Але сообщение. Я должен ее увидеть. Время отбросить гордость и принципы. Раз я не могу написать ей, значит, я должен ей позвонить и вымолить прощение.
Выхожу на балкон, чтобы освежить голову, прикладываю смартфон к уху. Первый гудок, второй, третий. Что, если она не захочет со мной говорить? Что, если она ненавидит меня и больше никогда не обнимет? Не возьмет за руку?
На том конце принимают звонок, но ничего не говорят. Слышу размеренное дыхание.
– Алло? – Замолкаю. Мое дыхание гораздо громче и чаще. – Аля?..
– Чего тебе надо? – непривычно холодно спрашивает она. От звука ее голоса становится легче.
– Аля, прости меня. Прости, пожалуйста. Я… я могу все объяснить. Я не хотел, чтобы ты прыгала из окна из-за меня. Прости…
Она тихо смеется. Невесело, скорее, злорадно или саркастично.
– Прыгать? Из-за тебя? Ты что, единственный парень на планете?
Молчу, не зная, что сказать. Обычно слова льются из меня рекой, сдерживаюсь и выбираю выражения я лишь при матери. С бывшими девушками я не хотел планировать будущее или жить вместе. С Алей – хочу.
– Знаешь, я не хочу с тобой разговаривать. Если тебе есть что сказать, говори быстрее.
Сглатываю, пытаюсь смочить горло слюной, во рту пересохло. Я уже и забыл, что такое волнение и чувство вины перед другим человеком. Я привык обвинять во всем мать, и сейчас она тоже влезла в мои отношения с Алей. Если бы она не приперлась тогда на игру, я бы не сказал…
– Продолжишь молчать – и я сброшу звонок, – предупреждает Аля.
Извинения в моей ситуации не помогут, нужно сказать что-то, что выбьет почву у нее из-под ног.
– Я люблю тебя, – выдыхаю ей в трубку.
Глава 23. Аля
Мне впервые признаются в любви, а я чувствую боль. Не радость, не безграничное счастье, а желание швырнуть телефон подальше и рыдать в подушку. Это должно было произойти не так. Все должно было быть иначе.
– Если ты меня любишь, то почему не познакомил с мамой? – Голос дрожит от обиды. Выщипываю катышки из серого одеяла, выглядывающего ромбом посреди пододеяльника.
– Я хотел сказать тебе лично, но никто не говорит, где ты находишься.
– Я не хочу тебя видеть, поэтому говори так, – сухо отвечаю ему.
Я не какая-нибудь дурочка, которая растает и забудет про все только потому, что ей красиво вешают лапшу на уши. Если сейчас он не скажет мне правду или хотя бы что-то, похожее на нее, я вычеркну его из своей жизни. Обещаю себе не начинать Новый год с общения со лжецами.
Жора молчит. Какой идиотизм. Почему людям трудно говорить правду? Моя мать вышла за отца и семнадцать лет скрывала, что я не его ребенок. Неудивительно, что отец и бабка меня не любят. Я бы на их месте тоже чувствовала себя преданной.
– Моя мать – истеричка, – говорит Жора. Его голос тише обычного.
– Ты смеешься?
– Знаю, как это звучит, но в реальности это не смешно. Я живу с ней и не знаю, как ее вылечить. Если ты ей не понравишься, она будет тебя доставать, сводить с ума, проклинать, материть. Она это умеет. Я не хочу, чтобы ты видела мою семью такой.
Шерстяные катышки покалывают пальцы. Теперь мне больно за Жору. Я и не подозревала, как он живет, а требовала к себе особого отношения. Роза права, я ничего о нем не знаю. Щиплю кожу на локте, болезненно оттягиваю ее и отпускаю, чтобы не расплакаться.
– Ты простишь меня, Аля? – спрашивает Жора. Невольно шмыгаю носом. – Ты плачешь?
– Ты тоже должен кое-что знать о моей семье. Если… если тебя это не оттолкнет, то мы сможем видеться и дальше.
Вслушиваюсь в дыхание Жоры. Он ждет, пока я раскроюсь ему так же, как это сделал он минуту назад. Делиться секретами всегда страшно. Просто расскажу ему все как есть, а дальше будь что будет.
– Почему ты думаешь, что я прыгнула из окна?
– Мне так Роза сказала. Обвинила во всем, заявила, что ненавидит меня.
– Я не говорила ей, что случилось на самом деле. Мы никому не говорили, даже в больнице. По официальной версии, я вешала кормушку и выпала из окна. Нелепая случайность. На самом деле… Мои родители ругались. Я действительно вешала кормушку… Папа в гневе размахивал руками и задел меня, а я не удержалась и упала в сугроб.
Замолкаю, вслушиваясь в тишину. Лежу, обложившись подушками. Нога ноет и побаливает, напоминает о жуткой случайности и заставляет задуматься, а вдруг папа сделал это нарочно?
– Это ведь было не специально, так? В жизни всякое случается. – Жора пытается меня приободрить, его голос звучит неестественно весело.
– Однажды родители ругались, и папа случайно меня ударил, – шепчу. – Потом выяснилось, что мама его обманывала и что я ему неродная дочь. Это сильно по нему ударило. – Вытираю слезы с глаз. Не хочу больше плакать, пусть остаются внутри. – Я не хотела об этом думать, но, возможно, он намеренно задел меня, чтобы я упала.
– Раз так, ты должна съехать, – решительно говорит Жора. – К лету я найду квартиру, мы будем… сможем жить вместе. Что скажешь? Моей мамы с нами, конечно же, не будет. Я об этом позабочусь.
– Почему ты настаиваешь на том, чтобы мы жили вместе? – Его энтузиазм настораживает. Если бы не его игнорирование после матча, я бы сейчас визжала от счастья.
– Это все, о чем я мечтаю с тех пор, как увидел тебя. Я боялся, что мы больше не встретимся, но жизнь свела нас на вечеринке Крис. Ты можешь мне не верить, и это оправданно. – Жора вяло смеется. – Ни один нормальный парень не стал бы врать в глаза, что впервые тебя видит. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу, чтобы мать делала с тобой то же, что творит со мной. Она мастер унижений. Она заставляет людей чувствовать себя жалкими, стыдиться себя, а меня – стыдиться родства с ней. Мне приходится расхлебывать последствия ее необдуманных решений. Я не хотел подвергать тебя риску, а теперь – тем более не хочу. Давай сбежим от родителей и будем жить сами по себе?
– Я смогу съехать, когда мне исполнится восемнадцать. После первого сентября.
– Значит, я сниму для нас квартиру и все подготовлю.
– А когда твой день рождения? – Стараюсь, чтобы голос звучал незаинтересованно.
– Первого июня.
Оптимизм Жоры вызывает сомнения. Но он так
