Выбор воды - Гала Узрютова
Теперь я поняла, почему дед подолгу пропадал на равнине. Он всегда возвращался оттуда с другими глазами – видевшими то, чего видеть были не должны. Я спрашивала его об этом, но он молчал. Голос сбивался, и дед сразу уходил в свою комнату, захватив прадедову фляжку. Проспав несколько дней, он собирался на работу, съев тарелку супа. Сколько я ни спрашивала, что́ увидел на равнине дед, когда обернулся, он только повторял: не оглядывайся.
Не оглядываюсь, но шаги всё ближе. Лёгкие и громкие, они то затихают, то звенят галькой, то тормошат во́лны, хотя реки в этой части равнины нет. Как нет в этих шагах и никакой логики, смелости или усталости. Происходящее за спиной уже не сжимает живот и не сбивает дыхание.
Зная, что равнина никогда не кончится, я иду медленно, не беспокоясь, куда сворачивать, если снова появится холм. Все холмы рано или поздно выводят на равнину. Если смотришь на место с вершины – понимаешь, как в него вернуться. Гора рожает человека на равнину, и если ему вдруг хочется опять забраться в утробу, выкатывает его на плоскость, где он может расправиться и снова пойти. Направление не меняю, меняю только темп и иду быстрее.
Кто-то трогает моё правое плечо. Машинально отмахнувшись, я почти оборачиваюсь, но дед говорил: не оглядывайся. Смотреть вперёд, принадлежать только равнине, идти быстрее. Быстрее. Ещё быстрее. Плечо снова трогают – и я вздрагиваю, не зная, смогу ли сопротивляться дальше. Смотреть на равнину, дышать глубоко. Глубже. Ещё глубже. Но когда плеча касаются третий раз, я оборачиваюсь.
Он молчит и не щурится, хотя свет падает на лицо. В его глазах нет вопроса или просьбы заговорить – только отражение меня и равнины. Единственное, чего он ждал с тех пор, как родился, – чтобы я оглянулась. Теперь, когда я смотрю на него, мальчик крупно глядит в ответ. Это он шелестел галькой и волнами за спиной. Это он играл светом, направляя его то на равнину, то на мою шею, отчего в горле было горячо. Это он не ответил бы ни слова, задай я ему хоть один вопрос. Убедившись во мне, мальчик идёт по равнине в обратную сторону, зная, что я буду смотреть на него часами, пока он не исчезнет на горизонте.
Дед говорил: не оглядывайся.
Озеро Бохинь
Словения, сентябрь 2018
От Уканца до моста у Рибчевого Лаза, около которого я начинала поход вокруг озера, – больше часа. Вдоль реки можно идти долго – она не кончается, озеро же закручивает в барабане стиральной машины, но та не отстирывает, а лишь добавляет всё больше въевшихся пятен.
– Ты хоть в курсе, что твой двоюродный брат женится? – звонит мама. – Не думала, что он вообще когда-то женится.
– Почему? Рома же всегда оставляет телевизор включённым, лишь бы кто-то бубнил рядом.
– Сегодня приходили и опоссум, и скунс, и кролик. Белка появилась, но она ест, только когда никого нет. Пугливая. Ещё птицы прилетают – красивые такие, с хохолком. Красные кардиналы. Тоже жрут. Скунсы, если чуют опасность, задницу выставляют, хвост задирают. Готовятся дать отпор. Сегодня американские ноги не приходили. Корма мало в кормушке осталось. Вечером ещё посмотрю.
– Так когда у Ромы свадьба?
– А ты знала, что у некоторых красных кардиналов пары образуются на всю жизнь? Они остаются парой, даже когда не размножаются. Ещё появилась косуля, представляешь? Смотрю, лапы какие-то на экране. Думаю: кто это? А потом раз – и морда! Косуля! Первый раз она здесь. Но она быстро так поела и убежала, боязливая. Свадьба через два месяца. Надеюсь, ты вернёшься? Помнишь, когда мы были на Крите, Рома придумал лежать на шезлонгах ночью, чтобы не платить за них днём? Лежали у моря на пустом берегу, смотрели на мигающие огни самолётов и пили рецину…
– Странный хвойный вкус. У напитков не должно быть хвойного вкуса. Ночью море так сильно шумит. Даже когда мы возвращались в номер, я долго не могла уснуть.
– Рома приносил нам закуски из ресторана, и мы восседали на шезлонгах, как короли. Так объелись, что даже от бесплатного кофе отказались.
– Он принёс нам одеяла из номера, и мы пролежали на этих шезлонгах до рассвета. Было так холодно, но вставать не хотелось.
– Но одну звезду я заметила. Она светила ярче остальных.
– Потом он принёс мне второе одеяло.
– Смотрела и думала: как же далеко она от нас. Как она от нас близко.
– Иногда брызги моря попадали на лицо.
– Она даёт нам свет, даже не зная, видим мы его или нет.
– В ногах между одеялами была дыра, и туда заходил холодный воздух.
– И этот свет не мокнет, не мёрзнет.
– Я подоткнула одеяла, но было холодно.
– Но мы в этом свете можем промокнуть, замёрзнуть.
– Казалось, шезлонг – это мой плот, который несёт меня в неизвестном направлении.
– Даже не замечаем, как мокнем или мёрзнем.
– Было всё равно, куда плот плывёт.
– А потом настал такой час, когда самолёты не летали. Ближе к утру.
– Я только хотела, чтобы плот не останавливался.
– Час, когда звёзды не светили. Было совсем темно. И утро. Помню лицо пляжного работника, который будил нас с утра. Он хотел содрать тридцать евро за эти шезлонги. Больше мы вместе никуда не ездили. Рома ездит со своей девушкой. Ты мотаешься одна с этим мешком костей. Кстати, уже не знаю, куда от Фёдора прятаться: звонит и звонит.
Я не заметила, как почти прошла кемпинг «Zlatorog». Очнулась только от голосов студентов, обосновавшихся у старого фургона. Автодом – личное государство на колёсах, правит которым пейзаж. Едешь внутри этой страны – и останавливаешься там, где хочешь.
Студенты что-то жарят на походной газовой горелке. Парень в майке и шортах пьёт «Laško», девушка в бикини – воду.
– Хотите чевапи?
– Спасибо, я мясо не ем.
– Мы тоже. Это вегетарианские.
Пока мы едим нечто в форме мяса, но без мяса, студенты – Аника и Стефан – рассказывают, как им нравится путешествовать и заниматься хайкингом. Один человек с
