Бумажные летчики - Турбьерн Оппедал
Эти любовные признания парадоксальным образом напоминают о старой карикатуре, на которой обручальное кольцо изображено в виде наручников. Эта метафора давно пустила корни в языке: захомутать, завоевать, окольцевать, связать узами Гименея. Любовь и принуждение сплелись так тесно, что их уже не разделить. Мысль увлекает за собой в прошлое, к фотографии, которая тебе однажды попалась – рентгеновское изображение мужских бедер и женской головы, запечатленных в тот момент, когда его член находится у нее во рту. Наивысшее проявление щедрости и наслаждения жизнью – в таком положении для женщины невозможно ни удовлетворение, ни оплодотворение – запечатлено с помощью инструмента, который обычно ассоциируется с болезнью и смертью. Если слишком долго смотреть на это фото, то забываешь о его эротическом характере и начинаешь искать признаки образования кисты в мозге или начинающегося кариеса.
Учитывая количество навешенного на него металла, мост рискует в любой момент обрушиться. Парковая служба регулярно срезает замки, но это не останавливает поклонников скобяных изделий. Кто-то видит красоту в том, что столь прозаический предмет смог вознестись от утилитарной функции защиты сараев и бытовок до символа вечной любви. Но правда в том, что он так и остался прозаическим. На самом деле такой замок – парфюмированные песочные часы, ежемесячный взнос, призванный удержать кредитора в твоей постели.
162. Хоть кукла и не смогла заменить Альму, Кокошка нашел утешение кое в чем другом. Если память меня не подводит, он долго искал ее черты в набитой опилками голове, пока однажды не решил воссоздать их собственноручно. Он вытащил альбом для эскизов и принялся рисовать.
Он рисовал и писал свою куклу в самых разных позах: сидящей на стуле, лежащей на диване, рядом с Резерль, обнаженной или одетой в голубое платье. Кукла наконец обрела свое место в его жизни.
Кокошка и Резерль продолжали экспериментировать с ролевыми играми, теперь уже с участием куклы. Они называли ее Тихая Женщина. Он попросил Резерль распускать о ней всякие слухи – например, что он арендовал повозку и увез куклу на прогулку, или что их видели вместе в опере.
163. (Открытка, Г. Тракль) «По черным утесам летит опьяненная смертью шальная невеста ветра… Пламя, проклятья, темные игры страсти. Штурмует небо каменное чело».
164. Тихая Женщина продержалась не слишком долго.
Когда Кокошка полностью исчерпал ее потенциал как модели и почувствовал себя излечившимся от одержимости, она стала ему не нужна.
Той же осенью он организовал большой праздник с шампанским и камерным оркестром. Резерль в последний раз нарядила Тихую Женщину и провела ее среди публики, как на дефиле. Друзьям художника было любопытно: зачем ему понадобилась кукла? Он с ней спал? Она должна была походить на конкретную женщину?
Одна итальянская красавица пожелала встретиться с Тихой Женщиной лицом к лицу. Кокошка пишет, что это была интересная встреча: она напоминала кошку, пытающуюся поймать бабочку за окном и не понимающую, почему ничего не получается.
Ближе к утру, когда все напились вдребезги, Кокошка вывел Тихую Женщину в сад. Он осторожно усадил ее и долго разглядывал – точно так же, как у себя в ателье, когда пытался отыскать в ней черты женщины, которую когда-то любил. Все было кончено. Он разбил бутылку вина о ее голову и отрезал ее от туловища.
Кто-то из соседей, должно быть, увидел это в неверном свете утренних сумерек, потому что пару часов спустя к Кокошке заявилась полиция и арестовала его. Прежде чем это недоразумение удалось разрешить, мусорщики забрали останки его мечты.
165. Довольно. Я убираю Невесту ветра обратно в карман. Берусь за ручку чайника – взгляд провожает тонкую, переливающуюся коричневую струйку, льющуюся в чашку. Лицо обдает паром, горячим и полным воспоминаний. Ноздри посылают сигнал рецепторам в мозге, распознавая один стимул за другим: корица, кардамон, анис, перец, вересковый мед. Ночь за ночью один и тот же повторяющийся сон черная шахта отсутствие запахов ветки терновника. Все, чего у меня нет и чем я не стану. Иллюзия присутствия —
Присутствия там – снова. Некоторые запахи вызывают головокружение, они вытесняют кислород и не дают дышать. Эвкалиптовый лес в Блу-Маунтинс – окутанная дымкой голубая даль, тяжелые, пьянящие облака древесного сока. Тягучие капли, шипящие на горячих камнях. Мы с М. Мы гуляли по тропинкам – это было за год до лесного пожара. Тогда мы этого не знали, но сок эвкалиптового дерева воспламеняется легко, как бензин. Она все время шла на три шага впереди меня.
За столиком у окна сидит молодая пара – девушка в очках и с конским хвостом и парень с татуировками на руках. Между ними стоит китайский чайник, оба уткнулись в свои телефоны. Их тени в окне так же неподвижны, как они сами. На спинке его стула висит красный анорак. Он непохож на старый плащ, в котором все время – и зимой, и летом – ходил Лакун. Когда слишком долго ходишь в одном и том же плаще, пропадает желание покупать новый. Его цвет бледнеет, швы расползаются, пропитка теряет свои свойства. Но еще годик он протянет. Через год у нас будет получше с деньгами и мы сможем купить себе новехонький плащ, а то и два. Успех уже совсем близко.
Я подношу чашку ко рту, дую на горячий чай. Лакун и Невеста ветра. Может быть, однажды я пойму.
166. «…в расчете на то, что Святой Христофор не подведет их и на этот раз. Бог гидравлики и тормозных колодок. Кафе на углу держит страдающая от ревматизма старуха, которая всегда спрашивает, достаточно ли я ем; она всегда следит, чтобы мне принесли к кофе свежеиспеченную фтиру с тунцом. Без нее Валлетта обеднеет.
Говорят, что в Валлетте есть особая дверь – если пройти через нее, встретишь реальность. Нужно дождаться, пока пенсионерка с первого этажа выйдет на задний двор, чтобы покормить кошек – тогда можно будет проскользнуть внутрь незамеченным. Тихонько подняться на третий – мимо трех дверей, через три комнаты, и вот ты на месте.
Нажимая на ручку двери, ты услышишь тихий скрип, с каким поднимается занавес. Не знаю точно, что ждет тебя внутри. Некоторые рассказывают о старой карте, о
