Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев
Умывание. Завтрак на траве. Теперь надо куда-то пристроить мопед на время моей экспедиции. Подъезжаю к первой же крайней избе деревушки К. На мой сигнал выходит заспанный мужик лет сорока в трусах и в галошах. Знакомимся. Объясняю, чего хочу. Толеу, он же просто Толик, всё сходу понимает, отстраняет протянутую мной новенькую денежку: «Не боись, гуляй, вот ставлю под навес твой кадиллак, будет под охраной самого Султана». Кудлатый меланхоличный Султан даже и не подумал на меня залаять или зарычать. Толик почесал грудь и предложил: «А то может не пойдёшь, чего ты там потерял? У меня огурцы, помидоры, купим пузырь?» Вот такие очертания может принимать пенье сирен. Но я крепко привязал себя к мачте, машу рукой: «Хоп!» Всё! Как говорят моряки: «Кливер поднят, за всё уплачено!»
Шагаю с рюкзачком. Как я благодарен своим ногам за то, что легко и охотно носят меня по свету! А уж как я благодарен своим глазам за невероятной красоты картины, которые они щедро поставляют моему нематериальному и, однако же, безусловно существующему ненасытному сознанию…
Иду по правому берегу реки вверх по течению. Мне приходится переваливать через отроги невысоких гор. Тропы нет. Камни. Колючки. Пот градом. Река далеко внизу. Кручи. Осыпи. Не мы одни старимся. Старятся горы. Гранит — в трещинах, весь расслаивается. Нет-нет да летит вниз камень из-под ноги. Ни души. Никого нет между мною и Богом. Никогда раньше я не чувствовал присутствия Бога так явно. Что-нибудь всегда мешало. Окидываю взглядом пространство. Какой музыкой всё пронизано! Непередаваемое ощущение свободы и единения со всем сущим. Впереди отроги и перевалы, речные заводи и перекаты, причудливые скалы и зелёные уютные ложбинки — всё то, что я люблю больше всего на свете. Наверное, это не очень хорошо, но в проносящейся перед моим умственным взором жизни мне всегда декорации нравились больше, чем сама пьеса. Так бы любоваться и любоваться одними только декорациями, без этого томительного невероятно прекрасного и невероятно ужасного спектакля. Как подумаешь, самый жуткий триллер на книжных прилавках — учебник истории. Но… антураж. Антураж! «Резьбы такой дворцы, такого взлёту камень…»
Ну-ну, пошло-поехало! Эгоцентризм, пессимизм и мизантропия. Убивать таких надо. Ишь какой умный, утомил его спектакль. Барин! Хватит умничать. Сейчас важно, не огибая очередной отрог, пролезть в очень узком месте по карнизу на высоте метров в пятнадцать к следующему распадку. Там виднеется излучина и отмель, а за ними крохотная рощица. Если пролезу, лучшего места для привала не найти. Заманчиво. Попробуем.
Попробовал. Пощекотал себе нервы. Пообнимался с раскалёнными шершавыми каменными глыбами. Взмок от жары и нервного напряжения. Посмотришь вниз — далековато лететь, ох, далековато! Но зато этого участка пути я не забуду. Ни ступенек! Ни перил! Ни ковровых дорожек! Как хочешь, так и преодолевай. Что-то незримое мне помогало. Пролез, пролез, гром меня разрази! Какое ликованье разлилось в душе, когда спрыгнул на зелёную траву! Поздравил себя: «Слава доблестному Перейре!» Такая привычка у меня завелась после того, как я когда-то в молодости прочитал заметку о бразильских болельщиках. В первом тайме их любимец забивает красивый гол, и трибуны покрываются транспарантами: «Слава доблестному Перейре!» Чуть позже он же мажет по воротам с восьми метров — все трибуны в плакатах: «Позор презренному Перейре!» Забавные существа — эти бразильские болельщики.
Местечко для привала оказалось в сто раз лучше, чем я ожидал. Укромное. Тенистое. Маленький хрустальный ручей впадает в реку. На крутом солнечном склоне — малинник. Ягоды в блаженном изнеможении осыпаются в руку от лёгкого прикосновения. Наедаюсь, да ещё и угощаю себя великолепным чаем с малиной. Местечко сказочное. Не хочется никуда уходить. Мысленно строю маленькую бревенчатую хижину на берегу ручья. Стол, стул, кровать и печка — всё! Ничего больше! Вот так надо жить на свете. Чуть не забыл: не худо бы удочки и ружьишко. Теперь порядок. С огромным трудом отрываюсь от этого сладостного видения и трогаюсь в путь.
Выясняется, что семь километров по линейке на карте — это вам не семь километров на местности. Река петляет. Русло тесное, сплошные непропуски и прижимы. Приходится карабкаться или идти в обход по отрогам. Жара неимоверная. Становится ясно, что за день всё ущелье мне не одолеть. Придётся заночевать. Ладно, почему бы и не заночевать в этом раю? Палатку я теперь поставлю за считанные минуты. Харчишек, авось, хватит. Иду себе. Где карабкаюсь, где вприпрыжку спускаюсь, где и останавливаюсь, чтобы насладиться открывающейся панорамой.
Дело к вечеру. Оборачиваюсь назад. Прошёл порядочно, не могу себе не поаплодировать — титан, перпетуум мобиле, горный козёл! Да ещё я успел наделать уйму снимков — все пройденные красоты затолканы у меня в плоскую, похожую на шоколадку коробочку с экранчиком. Никак не привыкну к этому чуду. Вот и ругай технический прогресс!
В качестве места для ночлега судьба преподнесла мне островок, образованный раздваивающимся руслом реки. Это, если помните, уже второй остров на моём счету. Растёт, растёт моя недвижимость. Собственно, остров — это громко сказано. Всего лишь разрушающаяся гранитная скала, из многочисленных щелей которой тянутся к солнцу чудом примостившиеся кусты боярышника, барбариса и шиповника. Эти трогательные и нежные растения умеют позаботиться о своих детишках, а их детишки прекрасно умеют цепляться за жизнь. Бедный гранит сдаётся, не выдерживает напора их корней, даёт трещины. Торжествуй, всепобеждающая жизнь! Сама собой приходит в голову аналогия: не так ли и высокопоставленные чиновники наши стараются пристроить свои семена где-нибудь в европейских столицах? И семена эти обосновываются в щелях, и корни их напрягают тамошний гранит. Коррумпированный чиновник — это, брат, растеньице! «Природа жаждущих степей его в день гнева породила…» Спасибо великому Александру Сергеевичу за стих.
Перебираюсь вброд, благо, ближнее русло меньше основного. Нахожу ровную площадку, что не так-то просто. Наконец выбрал сносное местечко, похожее на капитанский мостик. Кое-как втиснул палатку. Конечно, этот островок живописнее «Колючего», но на нём не шибко развернёшься. Назову-ка я его «Дремучий». Наспех ужинаю: хлеб, сыр, огурцы. Всё, спать! Устраиваюсь на ночлег в палатке. Жестковато, но ничего, потерплю, не из принцесс… Пытаюсь уснуть. Считаю слонов, вспоминаю стихи — не помогает. Кажется, монотонный шум реки должен бы убаюкивать — не убаюкивает! Ворочался, ворочался, махнул рукой,
