Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев
Добираюсь до пункта Т уже в сумерки. Фара что-то не включилась. Еду, как тать. Всё у меня заранее продумано: переночую в палатке в укромном местечке на северной окраине города. Когда-то школярами ходили туда покупаться, побродить по невысоким холмам.
Замечательно всё вышло. Только с палаткой пришлось повозиться. Ночь начиналась без луны. Спас фонарик, встроенный в телефон. Долго путался в шнурах и колышках, но в конце концов нечто кособокое всё-таки получилось. Вот когда я вспомнил, что целый день не ел — не хотелось. Зато какой я себе отгрохал ужин под звёздами! Четыре составляющих моего несчастного существа редко живут в согласии: это окаянное Тело вечно подводит в самые ответственные моменты, эта окаянная Душа просто умотала своими причудами, сколько от неё проблем, этот окаянный Интеллект своими ошибками просто в гроб загоняет, этот окаянный Дух сам не знает, чего хочет, и тиранит поминутно. Но вот подаются им всем четверым отлично заваренный чай со сгущёнкой, ломтики ржаного хлеба и сыровяленая твёрдая колбаса, пахнущая тоньше и обольстительнее, чем розы Шираза. Ах! Вот и восстановлено гармоническое единство Тела, Души, Интеллекта и Духа. Ишь, как уписывают, окаянные! На зло всяким физиотерапевтическим доктринам я наелся и напился на ночь, как Гаргантюа и Пантагрюэль, вместе взятые.
Любуюсь переливающимися огнями города и перемигивающимися звёздами. Уютнейшая спальня у меня! Каюсь, иногда я очень не прочь похвастаться. Увы-увы, так мало подворачивается поводов для этого! Вот и сейчас очень хочется сказать кому-нибудь: «А ведь согласись, старина, гениально у меня получилось с ночлегом, а?» Некому. Ладно, обойдусь. Видно от того, что поспал днём, спать не хочется. Да ещё звёзды! Если б я бухгалтером не был, я бы стал бы звездочётом. Прошу прощения у Маяковского за плагиат. Но я это искренне сказал. Есть же счастливчики, чья обязанность — ночи напролёт смотреть в телескоп на звёздные скопления, туманности и галактики. Эта бездна засасывает ещё почище скалистых каньонов. Заглянуть бы — что там дальше? Но тут, боюсь, даже мой синенький мопедик не поможет. Жаль-жаль.
Худенькая Луна наконец вспомнила о своих обязанностях. Даже на ущербе старушка щедро заливает всё вокруг голубым сиянием. Мир всем! Сижу, любуюсь — грандиозная мистерия разыгрывается, и у меня такое чувство, будто я единственный зритель. «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…» — огромное спасибо Лермонтову за стих. Огромное!
Ко времени моего существования уже на все случаи жизни всё было сказано выдающимися людьми. Как хорошо! Мне можно просто затаить дыхание и помалкивать. Чем я и занимаюсь, долго и с удовольствием. Как заснул, не помню. Палатка так и простояла пустой всю ночь. Проснулся ранним утром от какого-то шума. Поднимаюсь — убегает рыжая дворняжка с моей «высокооктановой» колбасой в зубах. Ещё одна маленькая чёрно-белая собачка потащила куда-то остатки хлеба. Банка сгущёнки перевёрнута. Порядок! Можно не утруждать себя с завтраком. Ничего, ничего. Всё к лучшему, приятно ведь, что ты хоть кому-нибудь да оказался нужен и полезен. Собачкам не так уж часто перепадает что-нибудь вкусное. Позавтракаю в какой-нибудь забегаловке очень нечужого мне города Т.
Беру полотенце и мыло и иду к речке. Напеваю предурацкую песенку: «По улицам ходила большая крокодила». Я всегда просыпаюсь с какой-нибудь мелодией в голове: песенкой или арией, или маршем, или ещё чем-то. Проследить, кто это так заботится о моём утреннем настроении, невозможно. Вкладывается музыка чьей-то незримой волей, и всё тут. Со снами это абсолютно не связано. С тем, что я делал и о чём думал вечером, тоже. Предугадать, что будет звучать в голове утром, нечего и пытаться. В молодости это меня только развлекало: «Забавно, — думал я, — иметь такого музыкального наставника, интересно, у всех он есть или это только моё уникальное свойство?» Но позже стал раздражаться: как-никак, это вмешательство в мою внутреннюю жизнь, интервенция. Такой ли уж я хозяин у себя в голове? Ведь я не знаю, какая мысль родится в ней ну, скажем, через полчаса. Ложась спать, не знаешь, что тебе приснится. Не знаешь также, какие твои воспоминания подсознание вздумает стереть, заботясь о тебе на свой таинственный лад, и, наконец, какую и зачем мелодию тебе подсунут утром. Таким образом, если ты и владеешь своей головой, то всё-таки наряду с невидимыми и неподконтрольными тебе силами. По-моему, это безобразие.
Перебиваю дурацкую песенку другой, совершенно непохожей: «Уймитесь, волнения, страсти, уймись, безнадежное сердце!» Постепенно мелодии, повоевав друг с другом, взаимоуничтожаются. Умываюсь и привожу себя в порядок.
Давно я не был в Т, как он изменился! Всюду понатыканы ресторанчики, нотариусы, салоны красоты. Такое впечатление, будто на каждую несчастную душу населения приходится по три салона, пять нотариусов и десять ресторанчиков. Да и ещё по двадцать пять аптек. И по тридцать три машины. Кажется, теперь все города этим живут. В ресторан не хочу — «рай для нищих и шутов», нахожу себе простецкую харчевенку и съедаю простецкую еду — салат из помидор и два шашлыка. Превосходнейший завтрак! Пришпориваю свои полторы лошадки и покидаю чудный город Т. Но теперь дорога уже — не паркет: идёт реконструкция, сплошные ухабистые объезды — и себя жалко, и мопедик! Добираюсь к цели путешествия только вечером. Порядком истерзанный. Ночую в палатке. Я заметно поумнел с прошлой ночи — купленные в городе Т продукты после ужина аккуратненько сложил в изголовье. Заснул мгновенно.
Проснулся рано, только-только рассвело. Шум реки. Мрачные гранитные стены. Всё абсолютно такое, каким я себе и представлял. Вот он, каменный коридор, таинственный и, как в детстве казалось, таящий какую-то угрозу. Вот она, мощная матово-опаловая вода с узорами пены, спокойная, вечная, самодостаточная. Достиг. Не верится. Как-то странно всё и обескураживающе. Неужели наяву? Так просто? Промелькнула
