Божий контингент - Игорь Анатольевич Белкин
– Чё с ним, чё?
– Эй, Сажин?
– Вставай! Кому грю!
– Что делать-то будем? В ПМП его надо.
– Эй!
Сашка в полушоке произносил ругательства, – и не хочешь материться, а научишься – и слышал солдатские шепотки.
– Ну что, Амфибия, сладкий ты мой, – сказал майор в санчасти, вколов Сашке обезболивающее, – наверно, бубенцы тебе подпортили товарищи твои… Звенеть теперь не сможешь. На операцию отправим в Москву – видимо, отслужил ты уже …
Странный был этот начмед – женоподобный, слащавый, не иначе, как "маня-ваня". И тогда, на "санобработке", когда новобранцев в душ отправляли, видать, неспроста маячил, – на голых мужиков, наверно, смотреть любит.
А теперь и он, Сашка, пока еще не "маня", но и "ваней" не назовёшь с отбитыми-то, как выразился майор, бубенцами – не дай бог, отрежут ещё – как он теперь к самойловским девкам подойдёт! Лучше б сразу убили в казарме, заклевали б до смерти комендантские "орлы".
И недели не отслужил Санёк в новой роте – один раз в караул сходил часовым. Была ночь, какие он любил, морозная и ясная. И если б не слепили прожекторы, освещая снег, – утоптанный, трамбованный, чищенный широкой деревянной лопатой, – Сашка рассмотрел бы как густо и ярко вызвездило. Как в Самойловке! Ходил вдоль тройной колючки с автоматом, думал, как будет действовать, если нападут на гарнизонные оружейные склады бандиты. Сейчас бандитов много развелось, всем стволы подавай и патроны. А Сашка до учебки и стрелять не умел. Научили здесь в один момент!
Он вспомнил того юного лейтенанта, который не криком, не угрозами, не ором с матюками, а в несколько простых человечных участливых слов за считанные секунды научил его стрелять. Позже Сашка узнал, что фамилия лейтенанта – Рудаков.
– Успокойся, парень, – мягко советовал Рудаков вжавшемуся в траншейный выступ Сажину, – послушай, я объясню так, как мне в училище объясняли когда-то: не задерживай дыхание, когда спуск нажимаешь – не выйдет ничего. Вы ж только что бежали, дыхание сбито. Поймай цель, и жми на выдохе, спокойненько, медленней выдыхай. Огонь!
Рядовой выстрелил, короткой очередью. Автомат послушно вздрогнул, окутав простанство лязгом – гром, словно Сашке забили в барабанную перепонку четыре гвоздя. Четыре розовых трассера ушли в фиолет снежной дымки, в которой неслышно и быстро упал маленький темный силуэт – мишень.
– Молодец! Молодец! – порадовался Рудаков, как за себя самого, – Дерзай, теперь бей пулемётчика!
По "пулемету" Сашка тоже попал, следом сбил "движку" и, довольный, отрапортовал о завершении стрельбы.
И зачем ему теперь эта меткость?
"Ладно, – подумал Сашка, лежа на медицинской кушетке, – комиссуют, домой вернусь, а там видно будет, что и как."
А начмед, скорее всего, имея в виду Маслюка, насвистывал под нос песенку "Эх, капитан-капитан, никогда ты не станешь майором…"
Начштаба Тарасов, насупленный, хмурый, полчаса клял демократов и коммунистов, обличал новый строй вместе со старым, и, лишь в воинском сословии найдя оплот здравомыслия, ополчился к концу своей речи на неуставные взаимоотношения, а заодно – на комитет солдатских матерей как на другую крайность. Потом начал ставить задачи. Рудакову, как всегда, ничего достойного и боевого не поручили.
"Жалеют, берегут? "Как бы чего ни вышло" – так что ли?" – досадовал лейтенант, хотя задание на этот раз было приятное – съездить в Москву. "Не иначе, папа соскучился, может, даже в округ позвонил, и Тарасову предложили разнообразить лейтенантские будни командировкой. Или самому Тарасову от отца что понадобилось…" – подумал Влад, ожидая подробностей.
Почти так и оказалось – надо было отвезти кое-какие документы, передать лично пару писем и попутно забрать из госпиталя травмированного рядового Сажина, у которого не обнаружили никакого разрыва причинной железы, а так, ушиб – продолжать службу может, стало быть. "Откосить, видно, хотел."
– Привезешь, и куда-нибудь его с глаз долой… – махнул рукой Тарасов, – и второго, который под арестом, Сидорова, тоже… О, на усиление их обоих, на таджикско-афганскую. Чем нормальных солдат отдавать, лучше эти пусть едут…
Группа пограничных войск России в Таджикистане к тому времени существовала как полноценное соединение не больше года, но в последние месяцы в этой южной республике СНГ обострилась гражданская война. Нападали на пограннаряды в основном местные боевики, но кто мог дать гарантию, что через границу не собираются прорваться и моджахеды из Афганистана? И во всех округах неохотно и исподволь собирали команды для отправки на юг на усиление.
4.
Лейтеху рядовой Сажин оставил спящим в поезде. Прихватил его почти пустую сумку, в которой лежал только спортивный костюм, мыло с одеколоном, носки и белые трусы с кармашком – на бабские похожи…
Военного билета в ней не оказалось. И китель обшмонал у Рудакова и шинель – и не нашёл свой документ. "Ну и пёс с ним, с военным билетом". Вытащил напоследок несколько купюр из лейтенантского кошелька и снялся с поезда в северной столице, на Московском вокзале. Из рабочего тамбура уже гражданским вышел – ни один патруль не догадался бы, что полчаса назад в вагонном туалете солдат-пограничник второпях переодевался – напяливал на себя свитер, штаны, куртку бело-синюю на молнии – ну и что, что велико всё, зато – "адидас"! Свою форму армейскую пришлось в лейтехину сумку заталкивать – не оставлять же в вагоне – как чуял, что еще пригодится амуниция.
На вокзале пристал к Сашке один цыган – никуда от этого племени не денешься, везде обитают – и у них в селе, и вот в Питере тоже кочевье устраивают.
– Есть, – говорит, – у меня картошка сырая, давай сварим.
Смеется Сажин:
– Где ж мы её варить-то будем?
– А костер разведем.
– На вокзале? – спрашивает Санёк.
Задумался цыган:
– Да, – говорит, – здесь не выйдет. Ладно, в вагоне в топке испеку.
А сам на бывшую
