Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс
Но мы усиленно исследовали пределы воздействия алкоголя, и берлога Харпера порой напоминала серьезную химическую лабораторию. Мы нюхали и взбалтывали спиртное, смешивали, заглатывали, соревнуясь на скорость, чтобы забалдеть, как от наркоты, а когда это не давало эффекта, шарили по кухонным шкафам в поисках наркоты, маскирующейся под нечто иное. «Шаманская специя» – толченый мускатный орех в самокрутках, выкуренный в объеме пачки или в близких количествах, мог, как считалось, ввести в состояние транса. Или это говорилось про орегано или корицу? Про щепотку молотой кожуры незрелого банана? Мы, давясь, впихнули в себя гроздь таких плодов, твердых, безвкусно-восковых, разложили кожуру на батареях отопления, а через сутки собрали, измельчили и молча, сосредоточенно закурили, поставив «Матрицу» и погрузившись в сладковатый низкий туман. То ли бананы попались переспелые, то ли совсем уж недозрелые, но мы ничего не почувствовали; нынче я могу только удивляться, почему мы не покупали обыкновенную дурь. Вышло бы и проще, и дешевле, чем возиться с этими бананами и коричными палочками.
Но нет, мы тянули пиво через соломинку, сражались за игровой приставкой, хохотали и, как собаки в парке, норовили устроить драку, – наверное, нам было весело. А я порой невольно пытался вообразить такой мир, где дружба выражается не рыганием в лицо другому, а каким-нибудь иным способом. У меня не возникало сомнений в нашей общей привязанности, даже теплоте, а к Харперу, в силу сугубо личных причин, я относился с преданностью и благодарностью: в самые тяжелые времена он делал для меня все возможное, не выставляя этого напоказ.
Тем не менее над нами довлела тирания пикировки, которая усугублялась, так сказать, «групповой динамикой». С третьего класса второй ступени я считал Харпера своим лучшим другом, а двоих других воспринимал как бесплатное приложение, но каждому из тех двоих Харпер точно так же виделся лучшим другом, а двое других – бесплатным приложением, и эта борьба за фавор придавала остроту бритвенного лезвия каждой потасовке, особенно со стороны Ллойда: такое вот приятельство с предательством. Мыслимо ли было рассказать им о Фран? Дело усложнял шекспировский фон: мне пришлось бы или лгать, или ерничать – а это уже граничило с подлостью. Ну, допустим, я бы решился довериться Харперу, останься мы с ним с глазу на глаз, но мог ли я вообразить Фран в этом подвале вместе с моими друзьями? Вряд ли, особенно учитывая то, что Харпер сейчас стоял в дверях с бутылкой водки, картонной коробкой сока и странным приспособлением в виде колеса: это была подставка для специй фирмы «Шварц» – двадцать четыре стеклянные склянки, подвешенные за горлышки к деревянной вертушке с пазами. Харпер крутанул колесо:
– Джентльмены… время.
Время игры в «пряную рулетку», в «травника». Мы – каждый с чайной ложкой в руке – торжественно уселись в круг; первым подвеску вращал Фокс, который, зажмурясь, молился себе под нос; колесо мало-помалу замедляло ход, а когда остановилось, он взялся за ближайший к нему пузырек и прочел этикетку:
– Майоран!
Одна из итальянских приправ, приятная и легкая, для разгона в самый раз; мягкостью вкуса его превосходила разве что петрушка. Фокс зачерпнул ложкой слежавшиеся, пыльные хлопья, мы забарабанили ладонями по полу, стали подбадривать – и он отправил полную ложку в рот, морщась, сжевал и прополоснул рот водкой с соком.
– Как пицца, один в один. – Фокс пожал плечами.
Дальше была моя очередь; перед глазами проплыли тархун, базилик, кориандр, тимьян, укроп, шнитт-лук, а остановка произошла у этикетки…
– «Белый перец (горошком)»!
– Неееееет!
Но пути к отступлению не было: Харпер уже вытряхивал маленькие белые шарики, стараясь наполнить ложку с верхом. Хлопки по полу, подбадривание – и горошины перекочевали ко мне в рот, жгучие, но не лишенные приятности; я попробовал их на зуб, бросив: «А, фигня», но очень скоро первые три надкушенные перчинки стали выделять едкие миазмы, которые жгли мне ноздри и выжимали из глаз горячие вязкие слезы, из-за чего у меня временно пропало зрение, а челюсть свело так, что я еле-еле проглотил водку с соком и даже не почувствовал вкуса: рот утратил чувствительность, в ушах застучала кровь, музыка сделалась громче…
…и вот я уже хохочу и одновременно задыхаюсь, горло раздирают зернистые потоки жидкого огня, которые оседают в пищеводе. Ни глотать, ни дышать не могу, язык не ворочается, а Ллойд, тыча в меня пальцем, ржет громче всех, и я обещаю себе при первой же возможности разобраться с Ллойдом.
Новое вращение колеса; теперь очередь Принца. «Шнитт-лук, шнитт-лук, шнитт-лук, – заклинает он, – ну давай, шнитт-лук», и на меня, кажется, начинает действовать водка, потому что название «шнитт-лук» неожиданно вызывает истерический хохот; «шнитт-лук, шнитт-лук, шнитт-лук», но ему достается… мускатный орех – нежная, королевская специя, которую он вытряхивает на ладонь, подкидывает в воздух, как арахис, и ловит ртом, смачно разгрызает, сияя улыбкой, и вдруг с перекошенной физиономией высовывает язык, облепленный крошевом скорлупы, после чего глоток за глотком вливает в себя водку, всю до капли.
Теперь очередь Ллойда. «Давай, давай, давай…» – бормочет он, надеясь на петрушку и вымаливая себе мяту…
– Шафран! Йессс!
Мы вопим и улюлюкаем, потому как шафран – это ни то ни се. «Шафран – для гомиков», – заявляет Фокс, а Ллойд как ни в чем не бывало опускает на язык две-три красноватые нити и пожимает плечами.
Начинаем второй раунд и безостановочно пьем. Фоксу опять достается легкотня – кумин. «Под мышкой воняет», – фыркает он и заглатывает всю порцию. Мне достается мята, на вкус – как жирный воскресный обед, вытягивает изо рта всю влагу, я проглатываю очередной стакан водки с соком, где водки намного больше – спасибо Харперу, который, в свою очередь, получает кардамон, непонятную фигню, на вкус не отвратительную, вроде карри из индийского ресторана. Ему бы теперь и карри нипочем. Очередь Ллойда. Сам не могу даже смотреть, как вращается колесо, – голова кружится, до того налакался. Оно и видно; напряжение растет, хлопаем по полу («О-о-о-о-о-о-о-о»), потом истерика, мы все валимся навзничь, потому что выпадает…
– Корица. Корица, сука.
Корица – чудовище, убийца, сибирская язва в подставке для специй; Харпер осторожно насыпает полную ложку с горкой и торжественно вручает Ллойду, который сосредоточивается, как мастер восточных единоборств, прежде чем разбить кулаком бетонный блок. Внутренне собирается, делает вдох через нос и выдыхает серийным пыханьем. Берет ложку…
…отправляет в рот, переворачивает и вынимает, оставив на языке аккуратную кучку, таращит глаза, обхватывает голову, надувает губы. Секунды затягиваются, и на какой-то миг
