Безутешная плоть - Цици Дангарембга

Ты дышишь медленно, сосредоточенно.

– Имя, – выдыхаешь ты.

– Ваше. Не нужно повторять. Это не первый класс. Я хочу узнать ваше имя.

Голос гиены трескается. В нем есть трещины.

– Ответьте. – Голос становится мягче.

– Ответьте, – эхом вторишь ты.

Ты горда собой. Тебе еще раз удалось выдавить из себя твой голос. Твой.

– Не то.

Голос разламывается с бóльшим нетерпением, ему слишком многое приходится скрывать.

– Как вас зовут? Что говорят люди, когда зовут вас?

Как зовет тебя мать? А отец? Мать ведь как-то называла тебя, когда ты сидела у нее на коленях. Катастрофой.

– Тамбудзай, – тихо произносишь ты, радуясь, что вспомнила.

– Хорошо, – говорит собеседница. Ее голос не слушает. – Теперь назовите мне вашу фамилию. И сегодняшнее число.

– Март… Март… – с усилием начинаешь ты.

– Перепутали. Фамилию с числом, – медленно выговаривает собеседница, царапая цилиндром бледный, висящий в воздухе прямоугольник.

– О! – произносишь ты, мучительно переживая, что опять дала маху – после таких усилий.

Женщина резко вдыхает и, пихнув тебя в коленку, без интереса бросает:

– Ладно. Насчет имени. Хватит.

Твой взгляд прикован к пелене из теней и цветов. Ты силишься преодолеть завихрения, пятна, которые, двигаясь, будто пытаются окончить то, что никогда не будет окончено.

В середине длинный темный овал. Там тьма и свет.

– Вы не знаете? – спрашивает овал. – Неправильно. Число неправильное.

– Неправильное? – повторяешь ты.

– Псс! – Говорящий овал раздражается. – Да. Число.

– Какое число? – интересуешься ты.

– Если так будет продолжаться, я принесу вам календарь. Это поможет. Но лучше, если вы справитесь без него.

– Календарь?

Овал фыркает, встает и превращается в женщину.

Вдали, в новом пространстве, словно змея, колышется что-то бледно-зеленое, как платок, который твоя мать повязывает себе на голову. Оно между двумя стенами, съеживается и опять растягивается. Занавеска.

– Как насчет помыться? – спрашивает женщина. – Ванная там, наверху. – Она кивает свисающим подбородком через плечо, не привязанное ни к чему. – Туда.

– Нет. – Ты не хочешь уходить.

– Вы знаете, где находитесь? – спрашивает она, глядя, как ты опять сворачиваешься калачиком.

В ответ ты закрываешь голову руками.

– Эй, эй, не усните опять, вы же не роженица. – Она пытается спрятать шипение за шепотом.

Потом отходит и садится на матрас, плавающий высоко в воздухе.

– Больница! – восклицаешь ты. Это и вопрос, и ответ.

– Уже сутки. Вас привезли вчера. – Она говорит торопливо. Слова вылетают с большой скоростью. – Вам повезло, что вас уже освободили. Когда вас привезли, то связали. Теперь вы успокоились, что кажется невероятным: вы кричали так, будто вас кто-то убивал. – Она возвращается и, наклонившись над тобой, бормочет: – Вам дали успокоительное. Назначение вашего доктора. Вы хорошо себя чувствуете? Или вам дать еще лекарства?

– Доктора?

Ты связываешь слово с больницей. Ты улыбаешься.

– Угу, – улыбается женщина в ответ. – Вас уже осмотрели.

– Осмотрели? Зачем меня надо осматривать?

Женщина, захохотав, оборачивается. Глаза ее сверкают, как наточенные кухонные ножи.

– Вы, как я вижу, не очень понимаете, где находитесь, – выдыхает она. – Сколько сейчас времени? Вы можете мне сказать?

Твои глаза закрываются, ты хочешь уйти от нее. Она пододвигается ближе.

– Все в порядке. Я сиделка. Я бы хотела задать вам несколько вопросов.

Она придвигается еще ближе. Ты начинаешь кричать.

Ты этого не знаешь, но прошло уже немало времени.

– Не похоже, чтобы она что-то собиралась устроить. Давайте просто отправим ее обратно, – говорит кто-то.

– Думаете, так будет лучше? – спрашивает другой человек. – Мм, может, и нет. Из их слов вытекает, что она еще может натворить дел.

Чья-то рука хватает тебя за предплечье. Ты отбиваешься ватными конечностями, а притаившаяся на дне багрового пруда твоего страха гиена смеется.

С тебя стягивают трусы, и в ягодице зажигается игла. Ты бьешься, чтобы вытащить пальцы из лужи, расселины которой застывают подобно лаве вулкана.

Придвигаются ноги. Когда человек приседает перед тобой на корточки, трещат кости в коленях.

Голос.

– Привет. Как ваше имя? – опять начинает голос.

Тебе нравится. У тебя хорошо получается.

– Имя! – соглашаешься ты, чувствуя себя легко в нежном потоке повторений.

Тебя поднимают. Скрежещет металл. Скрипит резина.

Веки расползаются. Ты не можешь сфокусироваться.

Женщина задергивает бледно-зелеными занавесками яркий послеполуденный свет. Шапочка сиделки – зазубренный темный силуэт на фоне солнца.

– Я практикантка. – Она ломает пальцы. Волнение комкает ее речь.

– Практикантка, – повторяешь ты.

Резкий звук ужаса усиливается у тебя в голове. Он проникает слишком глубоко, чтобы можно было вытерпеть. Багровая гиена открывает пасть, и все чувства исчезают.

Практикантка не видит тварь, питающуюся падалью. Она не верит, что ты исчезла.

– Мне надо идти, – сообщает она. – Увидимся позже. Тогда и поговорим.

– Уберите от меня свои грязные лапы! – надрывается голос недалеко от тебя.

Розовый овал ведет тебя по помещению. С одной стороны свет. Свет – это окна. С другой стороны внутрь таращится мир. Мир – это стена. Между ними снуют тени, которые думают, что они люди.

– Вы меня не слышите? – кричит непонятный человек.

Ты испугана. Останавливаешься. Подносишь руку ко рту. Он закрыт.

– Идите дальше. – Санитарка легонько толкает тебя в плечо.

Почувствовав себя лучше, ты идешь.

– Я сказал, уберите от меня свои грязные лапы! – безумствует непонятное создание.

Ты