Черный торт - Шармейн Уилкерсон
Не так давно Бенни пришло в голову, что мама осиротела совсем маленькой и вряд ли научилась готовить черный торт дома. Бенни рассудила, что, вероятно, мама получила эти навыки у монахинь в детском приюте. Но разве такое бывает? Монахини, которые пекут черный торт? Это как сестры, изготавливающие сыр? Или монахи, делающие шоколад?
Рассказы матери о ее детстве всегда были расплывчатыми. Нестыковки по хронологии, отсутствующие подробности. Подробностей явно не хватало. Бенни росла с ощущением, что о некоторых событиях прошлого мать умалчивала. Самой Бенни внушали в детстве, что воспитание ее родителей шло не так гладко, как ее собственное, так что она не настаивала на разъяснениях. Что ж, теперь у нее появился шанс все узнать, и это ее пугает. Бенни кажется: чем больше она узна́ет о своей матери, тем больше будет ее потеря.
Миссис Беннет
Подчас истории, которые мы вынуждены скрывать, значат больше того, что мы можем рассказать о себе другим людям. Я говорила вам, что выросла в сиротском приюте, но, разумеется, это не так. Для подобной таинственности была причина. В Англии у меня появилась подруга, воспитанная монахинями в приюте. Он находился в другой части острова, не там, где росла я. Когда мы познакомились, я была по-прежнему совершенно одинокой, разлученной с дорогими мне людьми. И я не знала, увижу ли их когда-нибудь снова. Ну, она вроде как взяла меня под крыло, заполнила пустоту в моей жизни. Я очень нуждалась в этом. Если бы не она, меня здесь не было бы.
Простите. Погодите минутку. Можем мы на время прерваться?
Да, остановите запись.
Простите, это так тяжело.
Часть вторая
Тогда
Элли
Отец не вернется, напомнили Элли монахини. Ее отец отправился на небеса к ее маме, теперь другая семья хочет взять из приюта маленькую девочку. Когда пришло время собираться, монахини стали звать Элли, но ее не интересовали чужие люди. Она была занята выкапыванием ракушек на заднем дворе.
В этой части острова не было песка, не виден был морской берег. Сплошная желтовато-коричневая земля. И все же здесь находились морские ракушки, миллионы и миллиарды бежевых, белых и розовых ракушек. И даже Элли в свои годы знала, что ракушки волшебные; она была уверена, что живет в стране чудес, где может произойти все, что угодно. Например, папа вернется, чтобы забрать ее. Наверное, он сумеет взять ее на небеса, и они будут там втроем вместе с мамой, как-то раз сказала Элли, но монахини объяснили, что для этого слишком рано и она должна сначала пожить в другой семье.
Из травы выскочил сверчок, уселся на коленку Элли и почти сразу спрыгнул. Вот если бы Элли могла остаться здесь на чай, ей, наверное, достался бы кусочек торта. Сласти приносят сюда леди вместе с вещами для приютских детей. Элли на миг подняла глаза и почти ощутила сладкий аромат домашней выпечки, потом глубже засунула палочку в землю. Взяв щепотку земли, она положила ее в рот и немного пожевала. В этот момент к ней подошла сестра Мэри, чтобы отвести в дортуар, но девочка сделала вид, что не замечает ее. Когда сестра Мэри хотела взять ее за руку, Элли опустила голову.
– Сиди смирно, – говорила сестра Мэри, заплетая волосы Элли.
Ее ждали начищенные туфли и накрахмаленная выглаженная блузка. Сестра Мэри расправила ее воротничок.
– Полюбуйся-ка на себя, – сказала сестра Мэри. – Твой папа гордился бы тобой.
«Да вот же мой папа!» – хотела ответить девочка. Она смотрела на него. Она не раз видела отца в окне: его дух принимал облик порхающей между деревьями бабочки, крылья которой сверкали желтым и черным. Она прилетала, трепеща крылышками у самого стекла, чтобы проведать Элли.
– О-о, взгляни, это парусник, – указала на окно сестра Мэри, и в ее красных, слезящихся глазах появился блеск. Она была простужена, постоянно вытирала нос носовым платком. – Ты знаешь, что это самая большая бабочка во всем регионе? – спросила сестра Мэри, дотронувшись до щеки Элли.
Выдавив улыбку, Элли отрицательно покачала головой.
– Сейчас такие редко попадаются, – вздохнула сестра Мэри, взяла Элли за руку и повела к двери.
Они пошли по коридору как можно медленнее. Элли хотела бы остаться с сестрой Мэри, но у них уже состоялся долгий разговор на эту тему. Она подумала о своем отце-бабочке. Пусть мать настоятельница не желает видеть ее в приюте, – куда бы ни увезли Элли, она не будет одинока.
И говорить нечего, что мать настоятельница страшно разгневалась, когда несколько месяцев спустя новая семья Элли отказалась от нее. Девочка не подозревала, что такое может случиться. Но мать настоятельница сказала ей, что никому не нужна врунья. Она твердила, что Элли поступала дурно, рассказывая небылицы о своем отце. Но Элли не считала, что говорит неправду, у нее не было привычки лгать. Тем не менее ее вернули в приют к монашкам.
Единственная, кто обрадовался этому, была сестра Мэри – она крепко обняла Элли, расчесала ей волосы и велела:
– Теперь помолись и ложись спать. Уроками займешься завтра, пораньше, на свежую голову.
На следующий день сестра Мэри показала девочке фото бабочки парусника, которое вырезала из газеты и положила в ее тетрадь, и Элли поняла, что вернулась домой. И побежала в сад копать землю.
Со временем Элли узнала, что их остров не всегда был островом. Давным-давно извержения вулканов и сдвиги земной коры сместили сушу в море, где биологические наслоения и обломки пород образовали «мантию» из известняка, которая однажды поднимется из воды. И теперь, тридцать миллионов лет спустя, здесь оказалась Элли. Она погружала пальцы в теплую почву во дворе приюта, прислушивалась к гулу мира и уже тогда чувствовала, что не сможет жить без этих ощущений.
Элли не понимала, каким образом ракушки очутились тут, в этом конкретном месте, где она так любила бывать, – среди деревьев гуайявы, мамончилло[20] и зарослей цераси[21]. Ей просто нравилось зачерпывать ракушки пригоршнями, разрисовывать их акварелью, или размалывать в розоватый песок, или нащупывать в кармане блузы. Она складывала самые лучшие из них в картонную коробку, где хранила монетки и красивый старый гребень, выкопанный из земли.
По
