Николай Гейнце - Под гнетом страсти

— Почему вы так думаете? — не удержалась, чтобы не спросить, Ядвига.

— Мне знакомы подобного рода дела! Эти кареты… вся обстановка… Молодой человек, особенно влюбленный, выказал бы себя… сделал бы какую-нибудь неосторожность… Скрытность Рены, ее обдуманное молчание… все это было ей предписано… Очевидно, он все предвидел… Я узнаю ловкую руку, наторевшую в руководстве женщинами, умеющую скрыть концы любовных похождений… Бедная, бедная Рена! Мужчины — это подлые, низкие, презренные существа… Ты по своему неведению попала в их страшные когти… Нужно узнать… и я узнаю…

Она вдруг поднялась с места.

— Если поздно спасти тебя, то не поздно отомстить за тебя! — воскликнула она, ломая руки. — Ядвига, — быстро сказала она, — ты переночуешь у меня… Завтра мы вместе поедем…

— Куда?

— В Покровское! Я сама произведу следствие.

— Но разве вы не обратитесь в полицию, в суд?.. Я хотела так сделать, но побоялась без вас…

— И хорошо поступила. Никогда!.. Лучше умереть!

Ядвига смотрела на нее удивленно вопросительным, взглядом.

— Как же вы хотите ее найти?

— Да разве ты не понимаешь, что женщина, подобная мне, не может ничего предпринять или предъявить жалобу — это значит отдать себя на посмешище толпы, оскандалить мою дочь!.. Мне жаловаться на то, что соблазнили мою дочь!.. О, как над этим станут потешаться все… и в моем кругу… и в кругу порядочных людей. Кто поверит моему горю? Кто поверит искренности моих слез? Разве ты-то не знаешь, что все, что ты здесь видишь, — позор. Что вся эта роскошь, меня окружающая, — грязь. Что одно мое имя — бесчестие. Все эта, прольется потоком грязи на мою дочь… Я загрязню ее гораздо больше, если буду публично требовать ее возвращения, чем похитивший ее подлец, который, едва пройдет его минутное увлечение, прогонит ее.

— Однако… может быть, если он ее любит… она так прелестна… я не могу верить…

— Он ее не любит! — повторила Анжелика Сигизмундовна со смехом, заставившим содрогнуться Ядвигу. — Любовь… всех этих мужчин… я знаю, чего она стоит, для меня это, к несчастью, не новость! Но довольно об этом! Я решила даже не откладывать до завтра… Мы едем сегодня же вечером.

Ядвига молча стояла перед своей бывшей воспитанницей и, казалось, была теперь более потрясена страшным презрением последней к самой себе и другим, нежели несчастьем, постигшим Рену.

На следующий день они обе уже были в Покровском.

VI

СЛЕДСТВИЕ

В продолжение целой недели Анжелика Сигизмундовна молча утром уходила с фермы, молча возвращалась бледная, утомленная, расстроенная.

Ядвига не смела ее расспрашивать.

Однажды вечером она вернулась позднее обыкновенного. Глаза ее блестели. Она молча села в угол своей комнаты, бывшей когда-то комнатой дочери. Она поселилась в ней по ее собственному желанию. Нянька последовала за ней.

— Я знаю теперь все! — после некоторого молчания произнесла Анжелика Сигизмундовна дрожащим голосом.

— Кто же он? — спросила Ядвига.

— Князь Облонский.

Ядвига отступила.

— Как! Этот важный барин, уже далеко не молодой… Это невозможно!

— Он!

— Но ведь здесь его все уважают, так хорошо о нем отзываются… У него самого две дочери, одна невеста, другая уже замужем… Серьезный человек, отец семейства…

Анжелика Сигизмундовна пожала плечами.

— Это ничего не значит! Я его знаю. Он первый, кого я подозревала в самом начале твоего рассказа… Он умеет прельстить… Это самое худшее, чего я могла ожидать… Это проклятие… Я знала, что у него здесь имение, в котором он проводит каждое лето, но могла ли я взять от тебя Рену? Тебе я одной доверяла… И, наконец, этого-то я от него не ожидала.

— Но как же вы разузнали?

— О, я могла бы убедиться в этом неделю тому назад, но впопыхах от неожиданности удара забыла главное — поехать в пансион г-жи Дюгамель. Я сделала это Только сегодня после обеда, и оказалось, что бумаги Рены взял обманом князь Облонский, вместе с бумагами своей дочери Юлии, уверив начальницу, что действует по моему поручению. Я не показала и виду, что это не так, что было для меня тем возможнее, что г-жа Дюгамель первая начала мне передавать о его к ней визите. Это только подтвердило окончательно мои подозрения, так как еще сегодня утром я знала, что это он.

— Почему же?

— Я разузнала все в Облонском. С деньгами можно заставить говорить прислугу. Десять дней тому назад князь внезапно выехал из имения, причем карету попали к лесу. Ранее, наконец, одна из горничных княжеского дома, у которой было назначено с кем-то свидание в лесу, встретилась с князем, но успела от него спрятаться и увидала его с молоденькой и очень хорошенькой, на вид благородной, не похожей на крестьянку девушкой.

— На что же вы решились? Преследовать его? — с волнением спросила Ядвига.

— Нет, я против него юридически бессильна, особенно теперь, когда он знает тайну рождения Рены. Он может заявить, что я ему сама продала ее, и ему поверят…

— Что же делать?

— Спрятаться и молчать. Его нет в Москве, он, вероятно, укатил с ней за границу, но он вернется, вернется в Петербург. Надо только, чтобы он считал меня в отсутствии.

— Но хорошо, положим так — он вернется… Что же тогда?

— Что тогда? Я пока еще сама ничего не знаю, но горе ему…

Анжелика Сигизмундовна злобно заскрежетала зубами.

На другой же день она уехала в Петербург, приказав Ядвиге как можно скорей продать кому-нибудь роковую для них обеих ферму и тотчас же после продажи приехать к ней.

По приезде на берега Невы она казалась по наружности уже совершенно спокойной и повела свой обыкновенный образ жизни, хотя стала торопить комиссионеров продажею дачи и распускала слух, что через несколько месяцев намерена уехать года на два за границу.

В составленном плане ей был далеко не лишним опытный помощник, и она остановилась на знакомом уже читателям Владимире Геннадиевиче Перелешине.

"Я поторопилась!" — подумала она, припомнив сцену между ней и последним менее чем за неделю до привезенного ей Ядвигой потрясающего известия.

Владимир Геннадиевич по обыкновению явился за субсидией, но она не только что отказала ему, но почти прогнала от себя.

— Я не нуждаюсь более в ваших услугах, — холодно отвечала она ему, — можете даже не беспокоиться посещать меня…

— Не нуждаетесь, — прохрипел он, — значит, вы думаете, что меня можно прогнать как лакея? Ошибаетесь.

Он посмотрел на нее угрожающим взглядом. Она не сморгнула.

— Вы совершенно напрасно надеетесь меня испугать, я не из трусливых… — холодно заметила она. — Я, право, не понимаю даже, чего вы от меня хотите?..

— Исполнения просьбы…

— Кто просит, тот, значит, не может требовать.

— Я могу, но не хочу! — запальчиво произнес он.

— Вы? — презрительно поглядела она на него.

Он смутился от ее тона и взгляда.

— Однако вы не посмеете отрицать, что я вам оказал много услуг…

— Вам за них заплачено, и заплачено щедро… Вы этого, надеюсь, тоже не посмеете отрицать…

— Это относительно! — уклончиво отвечал он.

— Вы сами заявили, что довольны…

— Но я могу и в будущем быть вам полезным, хотя и отрицательно.

— Я вас не понимаю.

— Я могу быть вам вреден.

— Вы? — уставилась она на него.

— Да, я, я могу многое порассказать…

— Кому?

Этот простой вопрос поставил в тупик Владимира Геннадиевича. Он только сейчас сообразил, что за последнее время, после совершенно разоренного Гордеева, уехавшего на службу в Ташкент, у Анжель не было обожателей, на карманы которых она бы рассчитывала и которыми вследствие этого дорожила.

Тех, которых он ввел в ее салон, постигла печальная судьба — она не обращала на них внимания. Все они были для нее слишком мелки…

Он, как читатель, наверное, уже догадался, играл относительно Анжель роль фактора, поставляющего своеобразный "живой товар", в виде кутящих сынков богатых родителей, известных под характерным именем "пижонов". Зная ее тайны, он, конечно, мог всегда подвести ее относительно ее покровителей, которых одновременно бывало по нескольку.

Теперь положение дел изменилось.

Он понял это и молчал.

Анжелика Сигизмундовна встала.

— А за то, что вы осмелились мне угрожать, я уже совершенно серьезно объявляю вам, что надеюсь разговаривать с вами в последний раз…

В ее глазах блеснул угрожающий огонек. Она медленно вышла из гостиной, оставив своего гостя в печальном одиночестве.

— Зажирела… — с бессильною злобою проворчал? он, — ну, да я тебе покажу!

Он взял шляпу и уехал.

Эту-то сцену и припомнила Анжелика Сигизмундовна.