Клочья паутины - А. А. Морской

Несколько минут длилось тяжелое, неловкое молчание. Он пристально смотрел на букет хризантем, стоявший на прежнем месте — в вазе посреди стола, медленно вынул из кармана большой серебряный портсигар, но не закурил, а положил его перед собою на край стола. Для этого ему пришлось сильно потянуться вперед. От этого движения из-под вышитой подушечки, лежавшей на диване, посыпалось на пол несколько лепестков. Зеленин быстро и тщательно подобрал их.

— Чего же тянуть? — вдруг резко прервал он молчание и вонзил в меня, ставшие теперь пронизывающими, пытливыми, глаза. — Лиды нет. Она ушла... Бог, Он, может быть, и простит ее!.. А человек не Бог!.. Теперь я должен кончить мои счеты с тобою: ты — мужчина, ты — мой близкий, интимный друг!.. Это обязывает!

Я ничего не понимал, терялся все больше и больше, но тон, каким были сказаны последние слова, заставил меня почувствовать какой-то безотчетный страх и подумать, не сошел ли Анатолий с ума... Мне захотелось заставить его высказаться подробнее и привести свои мысли в порядок, и я, воспользовавшись моментом его молчания, произнес:

— Я вижу, — ты чем-то расстроен. Пожалуйста расскажи мне все, что тебя взволновало, — это облегчит, и успокоит тебя!..

Мои слова, казалось, поразили его, словно я на его глазах совершил страшное преступление.

— Так тебе нужны еще объяснения? Хорошо!.. Я удовлетворю твое любопытство! Но раньше ты мне скажи: способен ли я, без серьезных причин, без неоспоримых доказательств, решиться на убийство? Могу ли я прийти к такому решению опрометчиво, необдуманно?..

— Я думаю, что убить человека, не находясь в положении необходимой самообороны, вообще недопустимо. А такие люди, как ты, совершить этот непоправимый, этот зверский поступок могут только в состоянии мгновенного помешательства, крайнего умоисступления...

— Ты так думаешь? Удобная теория, но в критический момент за нее не спрячешься... К тому же, бывают такие человеческие взаимоотношения и поступки, которые уподобляют человека бешеной собаке, уничтожить которую не только допустимо, но и необходимо... Бывают еще такие оскорбления, которые...

В этот момент затрещал звонок телефона. Кому было звонить ко мне в это время, как не Ире, которая заждалась меня? Я быстро схватил трубку.

— Алло! Кто говорит?

— Барыни нет дома; я звонила повсюду... никого нет!..

Я узнал голос прислуги Зеленина. Очевидно, она была чем-то испугана, потрясена и не могла овладеть собою.

— В чем дело?.. Говорите толком. Доктор здесь.

— Передайте ему... что барыня... я вошла в их спальню: они хотели идти в церковь и не пошли!.. Она умерла... лежит совсем холодная!..

Я бросил трубку и с перекошенным от ужаса лицом обернулся к Зеленину. Глаза его горели, на губах играла улыбка страдания.

— Беги скорее домой, — у тебя несчастье. Глупая прислуга, конечно, преувеличивает... С Лидией Петровной, вероятно, глубокий обморок...

— Нет, она не преувеличивает...

— Господь с тобою! Опомнись!.. Этого не может быть! — Горячая волна залила мне голову. Я не хотел, не мог поверить кошмарной мысли, которая вдруг охватила мое сознание.

— Я тоже долго думал, что этого не может быть,— отчеканил Зеленин. — Но, оказывается, все возможно!.. Я давно уже знал, что она тайком от меня куда-то уходит, — приходит возбужденная, радостная... что-то скрывает от меня... Куда и зачем она ходила, ты знаешь это также хорошо, как и я!.. Сегодня вечером я случайно зашел в ее комнату в то время, когда она начала переодеваться, и заметил, как у нее из-за корсажа выпали вот эти лепестки...

Он открыл серебряный портсигар. В нем лежало несколько двухцветных лепестков. Рядом он положил лепестки, упавшие с дивана, затем поднял глаза на вазу, в которой стоял букет таких же точно пышных двухцветных хризантем.

Я начал догадываться, в чем дело, и оцепенел от ужаса. А он после минутной паузы, продолжал:

— Эти цветы я видел сегодня утром!.. И для меня стало ясно, к кому ходит моя жена, ясно, почему ты, при встрече со мною, смутился, почему не мог пригласить к себе, почему был так неудержимо счастлив и так торопился домой!.. Да, именно в это время и она торопилась к своему возлюбленному: это было ее обычное время!.. Дальше нечего объяснять: я ее отравил!.. Может быть, если бы ее возлюбленным, о существовании которого я знал давно, оказался кто-либо другой, а не ты — мой старый товарищ и преданный друг, — может быть, тогда этого и не случилось бы!.. Но я не хочу вас разлучать, — ты сейчас же пойдешь вслед за нею...

Секунду мы неподвижно стояли друг против друга. Затем он вынул руку из кармана: блестящий ствол браунинга стал медленно подниматься к моему лицу...

—Постой — вдруг очнувшись от оцепенения, закричал я, — не делай второй непоправимой ошибки!..

— Ошибки?

— Чудовищной ошибки!.. Ни я, ни Лидия Петровна ни в чем перед тобою не виноваты... Мы готовили тебе сюрприз...

— Сюрприз?.. Ты издеваешься надо мною!..

Но я уже крепко держал его руку, подтащил к ширмам, сильным ударом ноги свалил их на пол, и прямо на нас, точно выходя из рамы, взглянула своими прекрасными глазами Лидия Петровна. Словно живая, она нежно прижимала к своей полуобнаженной груди двухцветные хризантемы...

— Теперь ты видишь, зачем она ходила ко мне, и почему у нее из-за корсажа выпали эти лепестки?!, Я торопился, чтобы поскорее закончить этот портрет к завтрему... А так безумно счастлив я был потому, что Ира часом раньше...

Но Зеленин уже не слышал меня. Он весь съежился, увял и безумными, широко открытыми глазами глядел на портрет своей жены. Затем вдруг вытянулся, лицо его оживилось, глаза радостно засияли. Он весь превратился в порыв, в движение!..

— Лида, я иду просить у тебя прощения; иду, чтобы не расставаться больше никогда, — восторженным, облегченным вздохом вырвалось из его груди, и прежде, чем я успел что-либо сделать, грянул гулкий, четкий выстрел. Зеленин упал плашмя, почти касаясь головою рамы портрета. Смерть его наступила мгновенно!..

А за нею — жуткая, тяжелая тишина. И в этот момент величавого молчания, вдруг издалека донеслись звуки первого, жизнерадостного пасхального благовеста... На радостные звуки откликнулась, точно могучее эхо, другая дальняя колокольня, третья, четвертая...

Христос Воскрес!.. Воскрес Великий Вестник чистой всепрощающей любви!..

Звуки неслись... Словно громадная