Собрание сочинений в десяти томах. Том 6 - Юзеф Игнаций Крашевский
— А что, пан Собеслав, — сказал пан стольник, — не правда ли, невеста хоть куда?
— И приступу нет, — отвечал Собеслав, — пан стольник; высокие пороги не для моих ног.
— Как нет приступу? Пустяки болтаешь, а почему не попытаться?
— Чувствую, что это было бы напрасно.
— А я ручаюсь, что удастся! Девушка немолода, нехороша собой, небогата, и выйти за Секиринского, богатого, молодого человека!.. Да ты ей делаешь благодеяние! Какого тут нет приступу?
Собеслав пожал плечами.
— Ну, вот я завтра отправлюсь опять в замок (Корниковскому непременно хотелось в деревенском доме воеводы видеть замок) и поговорю с воеводою.
Стольник понять не мог, как может дело не удаться и на другой день утром, действительно, явился просить аудиенции у воеводы.
Его ввели в кабинет, наполненный книгами, газетами и бумагами, свидетельствовавшими о великих и важных государственных занятиях человека. Воевода попросил его садиться и приготовился слушать, но не мало удивился, когда старик начал таким образом:
— Извините, ясновельможный пане, ласковый добродзию, если я скажу что-нибудь неуместное и поражу ваш слух неожиданным предложением. Счастья искать можно всякому; я же, будучи старинным приятелем родителей пана Секиринского, который древностью своего рода и славою предков может равняться с первыми домами в Польше, и желая возобновить эту славу, возымел ревностное желание…
— Но в чем дело, почтеннейший? В депутации что ли?
— Нет, ясновельможный пан, депутация была, так сказать, только предлогом для ближайшего взгляда на предмет наших мыслей. Егомосць пан Секира-Секиринский, которого прапрадед, как вашей ясновельножности всеконечно и самим ведомо…
Воевода пожал плечами.
— Которого прапрадед носил сан Superemi belliducis, а деды, castellaneatus et palatmata magnatum laude gesserunt.
— Что же из это следует?
— Пан Секиринский намерен вступить в законный брак и дружество с особою столь же знаменитого рода…
— Помоги ему Бог, — сказал воевода, — но что я могу тут для него сделать?
— Как, разве ваша ясновельможность не видите, к чему направлена моя речь?
— Право, я до сих пор ничего не понимаю.
— Вашей ясновельможности каштелянка…
— Как? — вскричал, вскочив с кресла, воевода. — Как?
И он рассмеялся так искренно, так раскатисто, так громко, что из передней прибежал лакей, разбуженный от сна необыкновенным хохотом барина.
Стольник остолбенел. Воевода опомнился, удержал бурный порыв своей веселости и сказал, отирая слезы:
— Ай да пан стольник! Позволь рассказать об этом жене, потому что я не могу выдержать!..
Корниковский, не понимая, чем он до такой степени рассмешил воеводу, не успел еще открыть рта, как тот побежал к жене, и через минуту по всему дому раздался неслыханный хохот. Хозяин возвратился, наконец, к гостю немного успокоенный.
— Прости меня, — сказал он старику, — но такое неожиданное и странное предложение…
— Чем же оно странно, ясновельможный пане? — спросил обиженный стольник.
— Согласен, что Секурицкий или Секарницкий, как ты, пане, его называешь…
— Секиринский, — сказал с досадою стольник.
— Согласен, что он происходит от знаменитой фамилии, но его знаменитость слишком стара и как-то позабыта. У меня два эконома носят эту фамилию — как же ты хочешь, чтобы каштелянка…
Стольник схватил шапку, поклонился и ушел, не сказав ни слова. Воевода показался ему, если не сумасшедшим, то по крайней мере глупым, как пробка.
Возвратясь в Секиринок, он не хотел сообщать Собеславу всех подробностей своего сватовства и ограничился только общими выражениями; но тотчас принялся, надев очки, копировать на четырех склеенных крахмалом листах бумаги родословное дерево Секиринских и отправил с этой копией нарочного к воеводе.
— Пускай увидит и убедится и кается вечно! — сказал он сам себе мысленно. — Я простил бы ему, когда бы он знал что-нибудь о торговле перцем, но заподозрить и уничтожить знатность Секиринских, не знать, что они значат — это глупость, это варварство! Не удивляюсь, что в Польше мало доброго, когда самые заслуженные роды пренебрегаются!..
Сильно разгневанный на воеводу, старик воротился к себе в Черчицы и трое суток не вставал с постели. Он, однако же, не переставал думать о женитьбе Собеслава; только все невесты, которые были рекомендованы ему соседями для его питомца, были не по вкусу ни ему, ни Собеславу. Обоим нужна была очень громкая, очень громкая фамилия.
Герой наш не спешил, впрочем, женитьбою, и всякий раз, как об этом напоминали, он глубоко вздыхал и, по-видимому, боролся с какою-то мыслью, с каким-то тайным чувством. Он был угрюм и задумчив; ничто его не радовало, и он смотрел на свою будущность как на тяжелый каменистый путь, не скрашенный никакими надеждами, никакими веселыми мечтами. При начале своей деревенской жизни, во время процесса с Вихулами, борьба с препятствиями, жажда торжества над врагами и беспрестанное волнение души так живо его занимали, что он совсем не походил на своего молчаливого, праздного и погруженного в себя отца, но теперь, когда прошли все его беспокойства, когда исчезли все препятствия и козни врагов, вызывавшие его энергию — никогда веселый смех не оживлял его лица, никогда не выходил он из своего холодного спокойствия. Неужели ему было жаль прошедшего? Но о чем было жалеть ему, неужели о тех тяжких заботах, о том постоянном напряжении воли, в каком он прожил десять лет? Да, мы часто грустим о минувших хлопотах, как бы они не были тягостны, чувствуя, что вместе с ними мы потеряли невозвратимую часть своей жизни.
Стольник напрасно старался развлечь и развеселить его, наконец, он плевал с досады и ворчал про себя:
— Погубила его эта несчастная торговля! Его грызет совесть, совесть, пятно неизгладимое. Я знал, что рано или поздно он это почувствует! Надобно ему скорее жениться…
Но когда старик начинал говорить о женитьбе, Собеслав каждый раз молчал упорнее и делался угрюмее.
— Что же из этого будет? — воскликнул стольник. — Думает, думает, да не старается, не ищет, а годы между тем уходят. Если теперь трудно найти невесту, то что же будет после?
— Пан стольник, — сказал однажды, собравшись с духом, Со-беслав, — ведь если дворянин женится хоть на мещанке… (это слово он произнес очень робко), — то этим не теряет дворянства ни сам, ни его дети, а напротив передает его и жене.
Стольник вскочил с места, несмотря на то, что его ноги были
