Деревня Тюмарково - Екатерина Бердичева
— А давай об искушениях поподробней… Вот скажи: твоя потенциальная жена, живущая, как и ты, в миру, должна где-то работать, или ты, как глава семьи и духовный наставник, обеспечишь ее всем необходимым сам?
— Конечно же, должна! — Согласился он.
— Вот она получила зарплату… Распределять финансы вы будете совместно?
— Я выслушаю ее пожелания, но, как ты сказала сама, окончательное решение принимает глава семьи.
— Если там, где она работает, требуется носить определенную одежду определенного бренда и качества, а также пользоваться косметикой?
— Православная женщина обязана быть скромной и не привлекать к себе излишнего внимания!
— Угу. — Согласилась я и посмотрела на сына, тычущего палкой в болотные камыши. — Сереж, чего ты там нашел?
— Пока вы вели душеспасительные разговоры, я нашел какой-то заболоченный пруд.
— Это — один из тех самых придорожных водоемов, вырытых крепостными графа. — Денис поднялся на край насыпи и огляделся. — Рядом, через дорогу, должен быть ему парный.
Я поснимала окрестности пруда и поискала среди кустов и травы дорогу.
— Здесь все заросло. — Сказал Денис. — Теперь, спустя тридцать лет, ничего не найдешь.
Я кивнула и сфоткала блестящую росой паутину, растопырившуюся между ветками куста. И мы отправились дальше, уже через час выйдя к брошенной жителями деревне.
***
Сережка с Денисом шли по заросшей бурьяном единственной улице впереди меня и, строя из себя знатоков, разговаривали о кладах. Я же глазела по сторонам и с каждым шагом чувствовала, как на меня накатывает состояние какой-то беспросветной обреченности. Наверно по-другому это тоскливое чувство назвать невозможно… Вот же они, вполне добротные и построенные для многих поколений избы, подобно кладбищенским надгробиям возвышающиеся среди кустарниковой поросли. За ними, в отдалении, просматриваются крыши бань и сараев. Кое-где, поблескивая остатками краски, щерит зубья штакетник. Но люди… их тут нет. И, кажется, уже давно, поскольку осинкам, выросшим прямо на дороге, было лет по пятнадцать, не меньше. Но, как и в старые времена, вдоль улицы стоят электрические столбы и тянут к чашкам изоляторов тонкую паутину проводов. Кое-где, вероятно охочими до чужой собственности местными, были сняты наличники. А двери и вовсе стояли открытыми нараспашку. Деревня походила на обобранный и брошенный у дороги труп, не нужный никому, даже собственным родственникам. А ведь еще недавно, по меркам истории, местные поля голубели льном и золотились рожью. По лугам и рощам гуляло стадо. В свинарнике, чьи разобранные кирпичные стены виднелись за последним домом, подрастали поросята… Колбаса была мясной, а не выгодно-соевой. Молоко давали коровы, а не растущие за тридевять земель пальмы. Купленный в магазине хлеб пах свежей выпечкой и съедался просто так. А если со сметаной — так и вовсе за уши не оттащишь! Было… Тогда здесь жили люди, с радостью отмечавшие всей деревней дни рождения. Провожавшие своих бабушек и дедушек в последний путь. Разве в городе на свадьбу кто-то приглашал весь двор? Да ни за что. Только близких и значимых людей. Но здесь близкими были все. И где они теперь? Почему дети живших тут людей не приезжают на свою родину? Действительно, почему? А потому, что любому мальчику или девочке из села с детства внушали то, что в далеком городе жизнь легче и слаще — одних фильмов на эту тему создано немеряно! Из телеэкрана им говорили, что там, среди бетонного леса, можно стать счастливым и заработать огромные деньги. А жизнь в селе — удел неудачника. Но главной причиной запустения было то, что «необходимый для поднятия экономики переход к капитализму» сразу придушил нерентабельное, во многом дотационное, сельское хозяйство. Работать стало негде. Редкие перекупщики платили за овощи с фруктами слишком мало, поскольку прибыль от реализации пальмового суррогата была в разы выше. Это теперь, по прошествии времен, мы с любовью культивируем на своих дачных участках старые, посаженные еще дедами, яблони и радуемся урожайному году. А еще ездим за сотню километров, чтобы купить больному ребенку настоящее козье молоко.
— Мам! — Позвал меня Сережка. — Смотри, какой красивый дом!
Он протягивал руку к бревенчатому срубу, обшитому тесом и выкрашенному в красивый голубой цвет.
— Давай посмотрим, что внутри?
Лезть через палисадник, заросший крапивой, мне совершенно не хотелось. Впрочем, как и входить в дом. Но Сережка был любознательным подростком, в чьей голове не водилось никаких горьких мыслей.
— Ладно, посмотрим. — Сказала я, осторожно приминая мыском резинового сапога жесткий крапивный стебель.
— Этак будешь прокладывать дорогу до завтрашнего дня. — Улыбнулся Денис и врубился крепким тяжелым телом в зеленые заросли. Сережка, радостно хлопнув в ладоши, поскакал за ним. Почесав нос, укушенный не испугавшимся спрея комаром, я двинулась следом. Кто его знает, что там может их поджидать? Пауки, летучие мыши, змеи… Гнилые полы и перекрытия.
— Сережа! Не увлекайся! — Крикнула я сыну, помахавшему над своей головой пальцами. — В старых зданиях водятся привидения!
Эх, лучше бы я промолчала… Ведь мужчины, сколько бы им не стукнуло лет, в душе всегда остаются маленькими любопытными детьми, постоянно пробующими на вкус этот разнообразный, наполненный тайнами и приключениями мир. Ну, есть, конечно, исключения… Только, как мне кажется, у подобных тихонь родители еще в далеком детстве обрубили все хотелки, запрещая исследовать, пробовать на зуб и, ошибаясь, учиться.
Кстати легкий пример подобного отклонения живет в моем доме этажом выше: двенадцатилетний мальчик не имеет друзей. Он не ходит гулять на улицу, поскольку до отчаяния боится насекомых. Причем всех, начиная с крохотной луковой мухи. Его перемещения вне дома совершаются по одному и тому же маршруту: школа — квартира и наоборот. И все началось с того, что взрослым всегда было не до него: чтобы не мешал, малыша сажали перед телевизором или давали в руки гаджет.
Тряхнув головой и отбросив размышления о вывертах психики до лучших времен, я поторопилась за Денисом и Сережкой, чьи шаги и голоса пропали в глубине заросшего участка.
Да-а… Если крапиву вовремя не косить, то из ее стволов можно вырастить целый лес. Вроде бамбукового, но не настолько лояльного к пробирающемуся сквозь его заросли человеку. Раскидистые жгучие побеги, цепляясь друг за друга листьями, настырно лезли мне в лицо. С подпирающих небеса метелок сыпались на голову жучки и какая-то труха с сухими крыльями бабочек. А тропа, проложенная Денисом, заставила меня вспомнить песню
