Борис Казанов - Осень на Шантарских островах
-- Нет, ты скажи, старпом: чего они в управлении думают? -заволновался артельщик, пожилой, сухонький, в ватнике с воротником из невыделанной тюленьей шкуры. -- Разве можно на этом судне в такую погоду ходить?
-- Вот придем в город, там и скажи, -- посоветовал ему помощник. -Может, тебе лайнер на промысел дадут...
-- Лайнер! Только крикни в городе -- со всех лайнеров на это корыто сбегутся...
-- Верно, оплата не та на лайнерах...
-- Напугался я вчера, когда капитан переодеваться стал. Вижу: нижнее надевает, новое... Ну, думаю, крышка! А тут как раз руль заклинило...
-- Капитану положено при аварии быть в лучшем виде... А вот механик так перепугался, что до сих пор "хомут" не снимает!
-- Где это он? -- оглянулся помощник.
-- Ушел, даже не заметил никто.
-- Наверное, в тайгу пошел, за листвяком...
-- Зачем ему?
-- Колья рубит для изгороди... Говорил, что надо огорожу новую ставить вокруг дачи...
-- Во дает! Тут бот перевернулся, а ему огорожа! -- удивился рулевой.
Помощник сунул руку в карман суконных штанов и нащупал ключи от городской квартиры. Ключи остыли на холоде, прямо жгли бедро. Помощник переложил их в карман ватника.
-- Так и будем сидеть, что ль... Старпом! -- обратились к нему.
-- А тебе что, на судно захотелось? -- спросил он, и все посмотрели вперед.
Шхуна стояла посреди бухты, сильно "накренившись, и был виден ее побитый во льдах корпус со следами облупившейся краски, рубка с выдавленным стеклом, длинная мачта, рывками отмечавшая удары волн, и помощник вдруг до физической боли ощутил, как свистит там в оттяжках ветер, как перекатываются бочки в трюме, как скрипит рассохшееся дерево...
"Подождем солнца, -- решил он, -- а там видно будет".
Восход, наверное, запоздал и теперь спешно наверстывал упущенное: только что небо и вода были тусклые, без света, как вдруг что-то зажглось на востоке, ниже линии горизонта, а потом оттуда вырвался сноп солнечных искр -- словно кто-то выстрелил из глубины моря трассирующими пулями. Свет стремительно расходился в длину и вверх, и, проследив за этим несущимся по небу светом, моряки увидели берег, который, кажется, только сейчас предстал перед глазами. Это был эффект кратковременной зимы, когда она внезапно грянет на исходе осенних дней, но не исказит их красоты, а лишь добавит живости: лес стал еще просторней и просматривались насквозь ряды неосыпавшихся лиственниц, словно подернутые желтым инеем, а обугленные огнем мертвые деревья, которые стояли у самого края, были все в снегу и неожиданно воскресли для взгляда в образе неизвестных этому месту берез, и было видно пять озер: первое озеро стояло в распадке среди леса, с накренившейся к морю водой, исцарапанной рябью, и четыре озера -- на большой высоте, томящиеся в безветрии, а может, это сверкал первый ледок, такой прозрачный, что даже не изменил цвета воды...
-- Эй, мы ж вроде за ягодами сюда приехали... -- напомнил кто-то из моряков.
-- Какие тебе ягоды: снег вон какой выпал...
-- Чего ж ты тогда садился в бот? Ведь снег этот можно было и с судна увидать...
-- С судна поверху смотришь, а кто думал, что он в низах лежит...
-- И уток никаких нет, только зря "брызгалку" захватил...
-- Не утонуло ружье?
-- Сдурел? Мне его по спецзаказу делали, не тонет оно...
-- А мы сейчас проверим...
-- Положь ружье... В морду захотел?
-- Ладно, ребята, -- сказал старший помощник. -- Пойдем проветримся, земля все-таки...
Все словно ожидали этой команды -- попрыгали прямо в воду, с криками побрели к берегу.
Морской берег был ровный, как стол, -- метров полтораста бурого, твердо укатанного песка с отпечатками волн. В одном месте он был изуродован ручьем, лед в ручье поломало приливом. Снег начинался выше ручья, куда не доходил прибой. Он выпал, видно, так неожиданно, что застал врасплох кузнечиков, которые облепили зеленые ветки орешника и торчащие из-под снега прутья пырея, и даже при появлении людей кузнечики не решались прыгать. Помощник шел позади остальных -- он оставался швартовать бот -- и никак не мог прибавить шагу. Боль, которая приутихла малость, когда он сидел в боте, теперь разрывала его. Ноги ломило до тошноты, до мути в глазах. Все вокруг потеряло для него четкость, воспринималось, как сквозь бегущую воду. Помощник даже не заметил, как ступил в речку, которая промывала в сугробах дымящую колею, ощутил это лишь по одеревеневшей ноге -- левый сапог пропускал воду, -- с трудом поднялся на гребень и ухватился за ствол дерева. Он видел озеро внизу перед собой, и воронки следов на рыхлом снегу, и фигуры моряков, спускавшихся в распадок. Где-то рядом слышались удары топора -- это орудовал в лесу механик, а справа, в просветах деревьев, помощник видел на морском берегу лежку тюленей: на песке лежало штук пятнадцать стариков, а молодежь резвилась на воде, поднимая брызги, -- будто там люди купались...
Помощник опустился по стволу на корточки, обнял ноги выше колен.
"Утихните, родные! -- ласково уговаривал он их. -- Скоро в город придем, ванну сделаем -- как кипяток... Вот вам хорошо будет! Вот вам будет! -- приговаривал он, и лицо у него светилось нежностью, будто он не к себе обращался, а разговаривал с каким-то другим, бесконечно дорогим ему человеком. -- Положим, я дурак, что пошел в этом году на промысел, -говорил он. -- Можно сказать, поставил вас в дурацкое положение... Но разве я виноват, если не могу дождаться весны, словно какой-нибудь шальной скворец? Вы только не предавайте меня сейчас, а там мы вместе переживем зиму, там нас никто не увидит -- отдохнете, все будет хорошо. Я знаю, что вы у меня молодцы..."
До него донеслись крики моряков у озера, а потом он услышал выстрел. Помощник заспешил туда.
Моряки столпились на берегу озера; заслоняя глаза от резкого блеска, смотрели на воду. На ряби покачивалась подбитая птица. Это была ипатка -птица из породы морских уток, напоминающая топорка, только клюв у нее светлее и нет на голове косичек.
-- Серую шейку убили! -- говорила фельдшерица, взволнованно прижав руки к груди. -- Вот с этой ямки взлетела, а он в нее выстрелил в воздухе...
Девушка ступила в воду и стала по-домашнему звать ипатку. Птица забила крыльями, не в силах перевернуться. Ее относило ветром все дальше от берега. Девушка растерянно обернулась.
-- Серую шейку убили... -- повторила она как во сне.
"Сама ты серая шейка..." -- подумал помощник.
-- Хотя бы для пользы убил, а то ведь не достанешь ее сейчас... -заметил кто-то из моряков.
-- Даже не убил, ранил, а она теперь мучается...
Рулевой, который подстрелил ипатку, стоял в стороне с вызывающим видом, но чувствовалось, что он сконфужен и не понимает, почему из-за этой ипатки все вдруг набросились на. него.
-- Я этих уток с тысячу пострелял, -- сказал он. -- Кормил вас все лето...
-- Тогда не считается, -- ответил ему артельщик. -- Ты, можно сказать, последнюю утку убил сейчас... Не улетела, осталась здесь, а ты в нее выстрелил...
-- Посмотрите, чего я нашла тут... -- сказала девушка. Она сидела в вырытой в снегу ямке, откуда до этого вспугнули ипатку, и обметала рукавом куст шиповника с красными ягодами. -- Помешал ты, -- сказала она рулевому, -- а ведь немного осталось ей до этих ягод... -- И, прижав куст шиповника к груди, подергала его, но куст не поддался ей. -- Тут всякое можно найти, -говорила она, ползая возле сугроба, отпихивая снег руками, грудью, коленями, -- луг ведь здесь, значит, ягоды должны быть, цветы -- я слышала, такие есть, что и под снегом цветут...
Матросы смотрели на нее. Помощнику сдавило горло, он закашлялся и прикрыл рот ладонью. Внезапно ему почудились крики -- душераздирающие крики женщин, которые прыгали с горящего теплохода на спасательное судно, а одна женщина оступилась и упала между бортов, и он видел, как она билась внизу... "Чем я мог ей помочь тогда?" -- подумал он.
-- Ребята, чего стоим? Навались на ягоды!
-- Тут их должно быть много -- никто не собирает...
Моряки расползлись на четвереньках по берегу, снег облепил их бороды и мокрую одежду и освещал их потные, разгоряченные лица.
-- Сдурели мы никак... -- опомнился артельщик. -- Какие тут ягоды? Этот луг скосили давно... Вот он, стог! -- матрос показал на сугроб. -- Сюда с Аян ездют косить, видно, бросили стог из-за штормов...
Матросы остановились. Они озадаченно смотрели на артельщика.
-- Матерью стала, а все получилось как-то не так, по-стыдному, -- вдруг заговорила девушка, глядя вокруг расширенными, как у подстреленного тюленя, глазами. -- А так хотелось, чтоб в траве было, среди цветов... Чтоб среди цветов было! -- повторяла она.
-- Стог... Жги, мать его в душу! -- проговорил помощник, морщась, придерживая ушибленную руку.
-- И вправду, ребята: согреемся хоть...
-- Со спичками беда, промокли...
-- Стреляй в него... Стреляй, слышь ты... -- закричал помощник рулевому.
Стог задымил со второго выстрела. Дым выходил из него струями, заволакивая распадок, а потом стал убывать, и казалось, стог так и не загорится, как внезапно он зашевелился и стал оседать, -- видно, внутри его все это время проходила невидимая глазу работа -- и разом вспыхнул, выбросив к небу гудящий огненный столб. В одно мгновение снег будто слизало на двадцать шагов вокруг, на людях задымилась одежда, пар окутывал их с головы до ног, осыпало искрами, но они не шевелились и как зачарованные глядели на огонь...
