Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк
– Ты хотел сделать Бену больно?
– Я хочу, чтобы он умер.
Давид заплакал.
– Неужели он такой плохой?
– Он все время меня толкает и все у меня отнимает. И у Беа тоже, а когда она плачет, он ее пинает.
Когда ему было чуть больше, чем Давиду, соседка пожаловалась его матери, что он обозвал ее «целкой-динамисткой». Мать заставила его извиниться, и он скрепя сердце извинился, хотя даже не знал значения этих слов. А потом не мог себе простить, что позволил так унизить себя, что сам так унизился.
– Если Бен попросит у тебя прощения, ты сможешь извиниться?
Давид покачал головой.
– А если он скажет, что больше не будет тебя обижать, ты сможешь пообещать, что не будешь больше драться?
– И Беа тоже.
– И Беа тоже.
Давид задумался. Но у него уже слипались глаза.
– Поговорим завтра. Ты не сделал ничего плохого. Я люблю тебя.
5
К приходу Уллы он растопил камин и приготовил вино и бокалы.
– О!
Сняв и повесив плащ, она остановилась на пороге гостиной, молодая, красивая, уверенная в себе. Он не понял, что означало это «О!» – радость или разочарование, обрадовала ли ее перспектива провести вечер с ним, или она предпочла бы заняться своими делами. У него было такое впечатление, что ей не хотелось выдавать своих чувств, что она просто приняла соответствующее выражение лица. Почему это все чаще приходит мне в голову, подумал он. Интересно, она замечает мой упадок сил? Может, она видит, что мне и без того тяжело, и не хочет усугублять мое состояние еще и своими чувствами? Бывает ли у нее самой тяжело на душе? А может, она старается отстраниться от меня, выдохшегося старика, от моей старости?
Она была слишком молода для него, он понимал это с самого начала. Но она сделала первый шаг, и он не смог устоять перед соблазном. Она была студенткой. Подругой одной из его учениц, которая пригласила его за их с Уллой столик, увидев, как он стоит посреди переполненного кафе и озирается в поисках свободного места. Потом, когда они прощались перед кафе, Улла спросила:
– Вы не проводите меня до дома?
И он, следуя старомодным правилам вежливости, проводил ее. Она выросла в деревне, на ферме, где хозяйство, за неимением мужчин, вели ее бабушка и мать, из чувства долга окончила аграрный факультет и какое-то время работала агрономом, пока не поняла, что ей хочется совсем другого. Годам к тридцати начала изучать историю искусств, а параллельно занималась любимым делом: живописью и графикой.
Она рассказывала ему обо всем этом непринужденно, весело и уверенно, и, когда уже на пороге своего дома сказала, что рада была бы встретиться с ним еще, он, смущенный и счастливый, согласился. Что я делаю, спрашивал он себя, она для меня слишком молода, слишком красива. С ее стороны это какой-то странный каприз. Потом убедил себя, что ее каприз – это не его проблема; почему бы не провести с ней пару приятных вечеров?
Это был не каприз. Может, причина заключалась в том, что она росла без отца? Однажды он заговорил с ней об этом, но она сразу же решительно закрыла тему – к чему эти рефлексии? Она его любит, и все. Любит его невозмутимость, его ум, его заботливость, его стройную фигуру, его морщины и седые волосы, его нежность в постели. Отец здесь совершенно ни при чем – был он или не был.
Она сидела у него на коленях, обняв за шею, и целовала его.
– А ты за что меня любишь?
Он хотел сказать: за то, что с тобой я снова чувствую себя молодым, но боялся, что ей будет обидно это слышать: получилось бы, что ему нужна не столько она сама, сколько ее молодость.
– Потому что с тобой я снова чувствую себя молодым, – ответил он наконец, так и не придумав ничего другого.
– Долго же ты думал! – рассмеялась она. – Вот видишь, ты не так уж стар для меня. Я сделала тебя молодым.
Он был влюблен так же неуклюже, как в первый раз, еще школьником. Тогда дочь учителя музыки, дававшего ему уроки игры на фортепьяно, казалась ему заколдованной и недосягаемой, потому что была девочкой. Сейчас он не знал, как вести себя с Уллой, потому что она была такой молодой. Какие знаки любви хотят получать молодые женщины сегодня? Какими словами и поступками пожилой мужчина может произвести на них впечатление, а какими сделать себя посмешищем в их глазах? Как часто он может искать встречи, не рискуя показаться навязчивым? Что нужно дарить, чтобы не показаться ни скрягой, ни хвастуном? Его это беспокоило, а Улла словно не замечала его неуклюжести, всегда прямо говорила, чего хочет, и в конце концов сказала, что хочет выйти за него замуж.
Двенадцать лет, которые они прожили после свадьбы, были счастливым временем. Они купили домик на окраине города. Улла закончила учебу, окончательно сосредоточилась на живописи, нашла себе мастерскую и галерею, в которой выставлялась сама и часто помогала устраивать выставки других художников, а шесть лет назад родила Давида. Он до семидесяти лет преподавал в университете, потом продолжил писать и все больше занимался Давидом, хозяйством и кухней. Он воспринимал жизнь с Уллой и с сыном и оставшееся ему скромное поле деятельности как дареного коня, которому в зубы не смотрят. Иногда ему немного не хватало в Улле мягкости, нежности, теплоты. Она была спокойна, рассудительна, деловита, а когда он искал близости с ней, она хоть и не отталкивала его, но чаще всего не выражала особой радости. Она могла иногда отвечать сухо или даже резко, могла вспылить по непонятной ему причине. Он научился правильно реагировать на это и, вместо того чтобы идти на конфликт, просто обнимал ее. Если Улла так ведет себя со мной, значит у нее такой характер, говорил он себе, и если она любит меня так, а не иначе, значит иначе она любить не умеет. Мне этой любви, этого счастья вполне достаточно.
Приготовив вино и затопив камин, он подумал: может, сегодня, услышав то, что он собирался ей сообщить, она отреагирует эмоциональнее и он прочтет
