На вилле - Сомерсет Уильям Моэм
– Определенно не шокирована. Ты знаешь, Эдгар, я всегда питала к тебе самые теплые чувства. Я думаю, ты – самый замечательный мужчина, которого мне довелось знать. Я крайне польщена тем, что ты хочешь жениться на мне.
– Так ты выйдешь за меня?
В сердце вдруг возникла смутная тревога. Определенно он очень красив. И это так здорово – стать женой губернатора Бенгалии, жить во дворце, принимать гостей, знать, что любой твой каприз тут же будет исполнен.
– Ты говоришь, что уезжаешь на два-три дня?
– Максимум на три. Сифейр должен вернуться в Лондон.
– Ты подождешь ответа до своего возвращения?
– Разумеется. В сложившихся обстоятельствах это разумно. Я уверен, будет гораздо лучше, если ты хорошенько все обдумаешь, и мне совершенно понятно – будь ответ «нет», думать тебе было бы не о чем.
– Это правда, – она улыбнулась.
– Тогда давай на этом и закончим. Боюсь, мне нужно идти, если я не хочу опоздать на поезд.
Она проводила его до такси.
– Между прочим, ты сказал принцессе, что не сможешь приехать?
Этим вечером они собирались пойти на обед к принцессе Сан-Фердинандо.
– Да, я позвонил ей и сказал, что вынужден на несколько дней уехать из Флоренции.
– Ты объяснил ей причину?
– Ты же знаешь эту старую тираншу. – Эдгар виновато улыбнулся. – Она принялась отчитывать меня за то, что я подвел ее в самый последний момент, поэтому мне пришлось во всем признаваться.
– Она найдет кого-нибудь, чтобы занять твое место, – небрежно ответила Мэри.
– Надеюсь, ты возьмешь с собой Сиро, раз уж я не смогу заехать за тобой.
– Не могу. Я уже сказала Сиро и Нине, что вечером они свободны.
– Я думаю, это крайне небезопасно, ехать одной по пустынным дорогам глубокой ночью. Но ты выполняешь данное мне обещание, так?
– Какое обещание? Ах да, револьвер. Я думаю, это совершенно нелепо. Дороги Тосканы столь же безопасны, что и дороги Англии, но, если тебе будет от этого спокойнее, сегодня вечером я возьму его с собой.
Зная, как Мэри любит ездить в одиночестве по сельским дорогам, и, как положено англичанину, пребывая в полной уверенности, что иностранцы, в большинстве своем, очень и очень опасные люди, Эдгар настоял на том, что одолжит ей револьвер, и заставил пообещать, что она всегда будет брать его с собой, за исключением поездок во Флоренцию.
– В стране полным-полно голодающих рабочих и беженцев, у которых в кармане нет и гроша. У меня не будет ни минуты покоя, если я не буду знать, что в случае необходимости ты сможешь себя защитить.
Дворецкий уже стоял у такси, чтобы открыть дверцу. Эдгар достал из кармана купюру в пятьдесят лир, отдал ему.
– Послушайте, Сиро, я уезжаю на несколько дней. Поэтому сегодня вечером не смогу сопровождать синьору. Убедитесь, что она взяла с собой револьвер, когда уедет этим вечером. Она пообещала мне, что возьмет.
– Будет исполнено, синьор, – кивнул дворецкий.
Глава 2
Мэри красилась. Нина стояла у нее за спиной, с интересом наблюдая, иногда предлагая ненавязчивый совет. Нина проработала у Леонардов достаточно долго, чтобы сносно говорить на английском, а Мэри за месяцы, проведенные на вилле, в какой-то степени овладела итальянским, поэтому языкового барьера у них не существовало.
– Думаешь, румян добавлять не надо, Нина? – спросила Мэри.
– С таким прекрасным цветом лица, как у синьоры, я не понимаю, почему ей вообще хочется пользоваться румянами.
– Другие женщины придут нарумяненными, и если я не воспользуюсь ими, то буду выглядеть как смерть.
Она надела красивое платье, драгоценности, в которых решила пойти на этот обед, наконец, крошечную, совершенно нелепую, но очень модную шляпку. Такая уж это была вечеринка. Принцесса пригласила гостей в новый ресторан на берегу Арно, где вроде бы вкусно кормили, а гости, сидя на открытой веранде, могли насладиться благоухающей цветочными ароматами, теплой июньской ночью и полюбоваться, после восхода луны, старинными домами на другом берегу реки. К тому же принцесса открыла певца, голос которого полагала необыкновенным, и хотела, чтобы гости его послушали.
Мэри взяла сумочку.
– Теперь я готова.
– Синьора забыла револьвер.
Он лежал на туалетном столике.
Мэри рассмеялась:
– Ты могла бы и промолчать, именно это я и собиралась сделать. Какая мне от него польза? Я никогда не стреляла из револьвера и боюсь его до смерти. У меня нет лицензии, и если его найдут, у меня возникнут серьезные неприятности.
– Синьора обещала синьору, что возьмет его.
– Синьор – старый дурак.
– Все мужчины – дураки, когда влюблены, – нравоучительно указала Нина.
Мэри отвернулась. Вот в это ей сейчас влезать как раз и не хотелось. Итальянские слуги восхитительны, верные и трудолюбивые, но не следовало тешить себя надеждой, что они не в курсе всех твоих дел, и Мэри понимала, что Нина готова обсудить с ней этот вопрос максимально откровенно и до мельчайших подробностей. Она открыла сумочку.
– Хорошо. Положи сюда эту отвратительную штуковину.
Сиро задним ходом подогнал автомобиль с откидным верхом к лестнице. Нина купила его, как только приехала на виллу, и собиралась продать, выручив хоть какие-то деньги, при отъезде из Италии. Она села за руль, медленно поехала по узкой подъездной дорожке, миновала железные ворота и по серпантину сельской дороги добралась до шоссе, которое вело во Флоренцию. Включила свет, чтобы посмотреть, который час, убедилась, что времени у нее предостаточно, и неторопливо покатила дальше. Если по-честному, то ехать ей не хотелось. Она предпочла бы пообедать в одиночестве, на террасе виллы. Поела бы еще при дневном свете, а после обеда сидела, пока ее не окутал бы бархат ночи. Мэри чувствовала, что такое наслаждение не могло ей приесться. В эти моменты она ощущала удивительную умиротворенность, не полное отсутствие мыслей и желаний, в чем было что-то летаргическое, но умиротворенность активную, восторженную, когда все чувства обострены, а мозг на пике активности. Может, такая реакция обусловливалась тосканским воздухом, но любые физические ощущения несли в себе что-то возвышенное. Примерно так же действовала на нее и музыка Моцарта, такая мелодичная и веселая, с глубинными нотками меланхолии, наполнявшая такой удовлетворенностью, что плоть больше не могла удерживать душу. На несколько божественных минут человек исторгал из себя вульгарность и суету жизни и восхищался ее совершенной красотой.
– Какая же я дура, – воскликнула Мэри. – Мне следовало отказаться от обеда, как только позвонил Эдгар.
Но, разумеется, так поступить она не могла. И тем не менее с радостью провела бы этот вечер одна, чтобы хорошенько все обдумать. Хотя намерения Эдгара давно не составляли
