У смерти два лица - Кит Фрик
— Нужно промотать вниз, — говорит Анна. — Вот. Наверное, будет проще, если я… — она смотрит на детектива Холлоуэй, прося разрешения.
Анна осторожно берет телефон из рук младшего детектива, потом начинает проматывать месяцы бесед.
— Вот, — она тычет пальцем в декабрьскую беседу — два сообщения от Зоуи Спанос от 10 и 28 декабря.
На время в помещении воцаряется полная тишина, пока детективы изучают сообщения погибшей девушки. Анна сидит, затаив дыхание.
Когда телефон убран, сообщения тщательно разобраны по косточкам и занесены в дело, помощник детектива Мейси вернулся на свой стул, а детектив Холлоуэй присела рядом с Анной, лишь тогда девушка решается вдохнуть полной грудью.
— Ты больше ничего не хочешь нам рассказать? — спрашивает детектив.
Чуть помолчав, Анна поворачивает голову и смотрит старшей женщине в глаза.
— Нам обеим нравилось одно стихотворение Теннисона. Вы его знаете? «Волшебница Шалот».
У самого края кадра видно, как медленно встает помощник детектива Мейси. Его старший партнер смотрит на него: не спеши!
— Расскажи мне о стихотворении, Анна, — говорит она.
— Она живет в своем замке на острове недалеко от Камелота. И она обречена сидеть у ткацкого станка и ткать лишь то, что видит в своем зеркале — для нее это что-то вроде окна, отражающего окружающий мир, — она прерывается. — Наверное, я как-то не так объясняю.
— Все хорошо, — успокаивает ее детектив Холлоуэй. — Продолжай.
— Э… Вот леди видит в зеркале пару новобрачных и хочет того же, что есть и у них. Они настоящие, а у нее есть только тень реальной жизни.
А потом она видит сэра Ланселота, оборачивается, выглядывает в окно, и от этого срабатывает проклятие. Она обречена, но все же выходит из замка, находит лодку и отправляется в Камелот, хотя и понимает, что умрет до того, как доберется туда. Лодка становится ее могилой.
Долго — так долго, что кажется, будто произошел какой-то сбой, на записи не слышно ни единого звука, кроме шуршания форменных брюк помощника детектива Мейси, неловко ерзающего на стуле.
— И ты нашла для Зоуи лодку? — спрашивает детектив Холлоуэй певучим голосом, в котором не осталось и следа прежней резкости.
— Наверное, я подумала, что она сама бы так хотела. Наверное, я пыталась все исправить.
— Исправить? — повторяет детектив вслед за Анной.
— В каком-то смысле. После того, что я натворила. Это вышло нечаянно, но… я убила Зоуи Спанос.
2. ТОГДА. Июнь
Двумя месяцами ранее…
Станция Бриджхемптон, железная дорога Лонг-Айленда Лонг-Айленд, Нью-Йорк
Не знаю, почему мне кажется, что станция должна быть прямо на берегу океана. Двери вагона раздвигаются под тонкие крики чаек. Соленый туман. Кожу щиплют песчинки, взметаемые морским бризом. Добро пожаловать!
Вовсе нет. Когда я выхожу на платформу в Бриджхемптоне, двери закрываются, и под моими шлепанцами оказывается грязная полоска бетона. Передо мной — станция размером со спичечный коробок. Через окно видно пару скамеек и автомат для продажи билетов. По всей длине платформы в обе стороны на многие метры тянутся окрашенные зеленым поручни, за которыми открывается вид не на океан, а на парковку.
Я поправляю солнечные очки на переносице и жмурюсь, глядя на висящее над горизонтом солнце. Вокруг пассажиры потоком стекают по пандусу на парковку и садятся в поджидающие их машины, такси и автобусы. Понедельник. Даже представить себе не могу, каково здесь по пятницам, когда станцию наводняют туристы и прочий люд, желающий провести выходные в этой части Лонг-Айленда.
Но я сюда приехала не отдыхать. Я приехала ради работы. Я видела Эмилию и Пейсли Беллами лишь раз и теперь вдруг испугалась, что не узнаю их. Здесь вокруг полно стильных мамаш с такими же стильными детьми вперемешку с парочками, людьми в деловых костюмах, стайками подружек. Я пытаюсь высмотреть в толпе светлые волосики Пейсли, изящные линии ее носа и подбородка. Или коротко стриженные каштановые волосы ее матери, походящей сложением на теннисистку. Первый день на работе, а я уже путаюсь. Я ощущаю знакомый страх, будто пришла в класс вовремя, но совершенно неготовой к урокам, и этот страх тяжелым камнем сидит где-то в животе.
Откуда-то из недр моего рюкзака доносится жужжание телефона. Я уже жалею, что надела этот приличный сарафан без карманов. Мне было сказано, что нужно «одеться к обеду», но, надеюсь, мой обычный летний гардероб — обрезанные шорты и майки — сгодится для города. Иначе до первой получки придется носить по кругу одни и те же четыре платья.
Я перекатываю громоздкий лиловый чемодан через платформу, ставлю его к or раждению и перекидываю рюкзак со спины вперед, чтобы откопать телефон. Он совсем новый — мама подарила на выпускной. Золотистый корпус еще блестит, а на экране ни царапины. Надо как следует о нем заботиться — ничего более красивого у меня нет. Но почему-то кажется, что я не буду.
Сообщения не от Эмилии Беллами. И не от Тома, ее мужа, которого я еще не видела. Это Кейли.
• Поверить не могу, что ты меня бросила.
• Мы еще только-только выпустились.
• Что мне теперь целое лето делать одной?
• Анна, ты тут?
В груди шевельнулось чувство вины — надо было предупредить Кейли о планах на лето чуть раньше, но я знала, что реакция будет именно такой. Я закрыла сообщения и настроила громкость телефона на полную на случай, если позвонят Беллами. Платформа уже опустела, как и большая часть стоянки. Надеюсь, я там, где должна быть. И не перепутала время. Облажаться подобным образом было бы полностью в моем духе, поэтому-то я здесь и очутилась. Подальше от Бей-Ридж. Подальше от Кейли.
Подальше от самой себя. Через два месяца я буду учиться на первом курсе в филиале Университета штата Нью-Йорк в Нью-Пал це, а Кейли пойдет в общественный колледж в Бруклине. У нас обеих начнется новая жизнь. Во всяком случае, у меня. Но я не могу ждать еще два месяца. Мне нужно начать жизнь заново прямо сейчас.
Я уже думаю позвонить Эмилии, когда внизу на стоянке появляется блестящий черный «Лексус». В окне я вижу загорелую руку и лицо мужчины. Он смотрит на меня снизу вверх.
— Анна Чиккони? — спрашивает он.
Симпатичный папаша. По крайней мере, именно так я и представляю себе молодого и успешного отца. У меня тоже был такой. Когда я была маленькой, он вечно пропадал на работе. Теперь я еле помню его лицо.
Я неловко машу ему рукой:
— Мистер Беллами?
— Зови меня Том, — отвечает он и жестом
