Надежда Порфирьевна - Константин Михайлович Станюкович
Надежда Порфирьевна поселилась отдельно и стала давать уроки. Жених проводил у нее вечера. Читали вместе и праздновали весну любви. Свадьбу назначили через два месяца, как только он окончит курс. Курс окончен. Ему надо на две недели съездить на юг, повидаться с матерью. Молодая девушка доверчиво простилась, нетерпеливо ждала жениха и… вдруг письмо.
Ах, какое это было ужасное, бесчеловечное письмо, несмотря на всю его подлую деликатность! «Я ошибся в своем чувстве…» «Жизнь имеет более высокие цели, чем личное счастье…» Все эти фразы длинного, сладоточивого письма навсегда запечатлелись в ее памяти и теперь при одном воспоминании об этих лживых строках мучительно сжимается сердце. Почувствовавшая себя матерью, пораженная ужасом от потери любимого человека, с жгучим стыдом и отчаянием в сердце, без друзей, без родных, молодая девушка хотела в первую минуту лишить себя жизни, но сила характера и инстинкт материнства спасли ее. Она решила жить.
Спасибо еще, нашлись совершенно незнакомые добрые люди, которые подбодрили ее, нашли уроки, поместили потом в родильный дом и не дали первое время умереть ей с голоду.
Она оставила ребенка при себе, привязавшись к нему с первого же дня рождения с какой-то болезненной страстностью. Она теперь будет жить для него… И эта мысль смягчала остроту ее горя. «Пусть говорят, что хотят! Пусть бросают в нее камнем, — она не расстанется с девочкой».
И когда отец, возмущенный главным образом этим ее решением, написал ей, что с ребенком он никогда не примет ее в дом, — она, не задумываясь, отвечала, что никогда с ним не расстанется.
С тех пор все отношения были прерваны…
Она сделалась портнихой и выкармливала девочку. Тяжкое было время!
Слезы невольно тихо, одна за другой, текут по лицу маленькой женщины при этих воспоминаниях прошлого… Она вытирает их и, тяжело вздохнув, торопливо вертит ручку.
«Где он теперь?» — проносится в голове мысль о виновнике ее разбитой жизни. Она вспоминает о нем почти спокойно. Любовь к нему вместе с обидой давно уж улеглись в ее сердце, занятом беспредельной привязанностью к дочери. Она с тех пор не видала его и не слыхала о нем. Она хорошо понимала, что он один из бездушных негодяев, не щадящих людей. И тем не менее, там, где-то в далеком уголке ее души, все-таки теплилось воспоминание о ее первой и последней любви, и карточка его все еще хранилась у нее в шкатулке.
С тех пор она уж никого не любила, да и не думала о любви. Не до того было. Маленькое беспомощное создание одно захватило все ее помыслы, всю силу ее любви, заставляя бодро нести тяготу жизни.
Раннее солнечное утро заглянуло в комнату и застало Надежду Порфирьевну за работой. Она изнемогала… Прежние бессонные ночи дали себя знать. Лицо совсем осунулось. Глаза ввалились, окруженные темными впадинами. Ее клонило ко сну, и она с трудом пересиливала себя. Еще четверть часа и из груди ее вырвался радостный вздох. Слава богу! Платье окончено, красивое, изящное платье с роскошной отделкой, полной вкуса. Но какого утомления стоило оно ей. Она едва держалась на ногах и, торопливо раздевшись, обессиленная бросилась на постель, чувствуя как ноет и болит спина.
За стеной пробило пять часов и раздались голоса вернувшихся из церкви наборщика и его жены…
Надежда Порфирьевна тотчас же заснула, как убитая.
IV
В одиннадцать часов Надежда Порфирьевна, оставив дочь на попечение квартирной хозяйки, подъехала на извозчике, с большим коробом на коленях, к красивому дому на Гагаринской набережной и поднялась на второй этаж.
Она была одета со вкусом и имела очень элегантный вид в своей темной суконной жакетке, плотно облегавшей ее тонкий, гибкий стан, и в фетровой, скромно отделанной шляпке. Из-под шерстяной юбки светлого праздничного платья виднелись изящные ботинки. На маленьких руках были свежие шведские перчатки. Надежда Порфирьевна всегда старалась быть хорошо одетой при посещении клиенток. Ее красиво и ловко сидящие платья сразу располагали заказчиц в пользу ее искусства.
Молодой видный лакей во фраке отпер двери, имея наготове праздничную улыбку, в ожидании подачки от визитера, но при виде портнихи улыбка быстро исчезла с его лица, и он небрежно проговорил, впуская Надежду Порфирьевну:
— Подождите!
Надежде Порфирьевне показалось, что сегодня этот лакей был особенно пренебрежителен, не так, как прежде, и она вспомнила про вчерашний визит горничной, — вспомнила, и грустная усмешка пробежала по ее лицу. Не привыкать ей к этим мелким лакейским оскорблениям! Мало ли их было, и не только от лакеев?
Она присела в прихожей, — и к этому она привыкла. Прошла минута, другая, пока не вернулся лакей и не сказал:
— Идите в комнату барышни.
Людмила Алексеевна, в светлом фланелевом капоте, только что окончившая туалет, встретила Надежду Порфирьевну на пороге своей уютной, светлой комнаты, в которой красовалась жардиньерка с массой чудных свежих роз, — радостной, приветливой улыбкой.
Она была прелестна, эта стройная молодая блондинка, свежая и жизнерадостная, с розоватым румянцем на нежно-белых щеках, с античной прической белокурых волос, с красиво посаженной головой на сверкавшей белизной, словно изваянной, шее. Вся она точно сияла сегодня каким-то особенным радостным неудержимым счастьем, и ее большие синие глаза глядели так ласково, так нежно.
— Христос воскресе!
И только что Надежда Порфирьевна поставила свой короб, молодая девушка протянула алые губы и трижды горячо и любовно поцеловалась с Надеждой Порфирьевной.
— Садитесь, милая, дорогая! Ведь я вас так давно не видала. И так мне хотелось вас видеть… Чего хотите: чаю, кофе? Будем вместе пить.
— Благодарю, ничего не хочу, — отвечала Надежда Порфирьевна и улыбнулась, любуясь обаятельной прелестью этой девушки, ее движениями, полными простоты и грации.
Это просветленное лицо, этот вид неудержимого счастья невольно обратил на себя ее внимание. Она вспомнила, что и она когда-то переживала такое счастливое настроение, и у нее мелькнула мысль: «Верно любит и любима эта милая девушка».
— А вы простите, голубушка Надежда Порфирьевна, — продолжала хозяйка, усадив свою гостью рядом с собой на маленьком диванчике и сняв, несмотря на протесты, с головы ее шляпку, — простите, что вчера беспокоили вас, посылали мамину горничную… Мама непременно хотела.
— Знаю, что не вы, — улыбнулась Надежда Порфирьевна.
— Право, не я…
— Я не могла кончить раньше: Катюша захворала…
— Бедняжка… Что с ней? — участливо спросила Людмила Алексеевна.
— Сегодня она совсем здорова, а в четверг и пятницу…
— И
