Крест - Алексей Козырев
— Кто-то из ваших воспитанников мог это сделать?
— Но отчего вы считаете, что это поджег? Может, проводка замкнула, — дрожащим от ужаса голосом отвечает директор.
— Мы не первый год в милиции и умысел от случайного возгорания отличать научились, — слышится из — за спины директора голос рыжеволосого опера в погонах капитана, — а потом, поджог, это и в ваших интересах.
— Как это в моих? — пытается взять себя в руки директор.
— Да очень просто, — продолжает атаку рыжий капитан, — найдем поджигателя, он и будет сидеть. А вот за неисправность электропроводки отвечает кто? Директор! Чуете?
— Чую!
— Так кто же из ваших мог поджечь?
— Феликс, быстро иди сюда, — оживляется директор, — повтори, что ты видел?
Подходит взлохмаченный черноволосый парень.
— Свят Владимирский поджег — уверенно заявляет он, — я пытался помочь ребятам, но там все в дыму. Еле сам выбрался.
— Я думаю, он не врет, — лепечет директор.
— У него вся шея черная. И грудь, вроде? Обгорел? — майор внимательно рассматривает Феликса.
— Это у меня, товарищ майор, такое пятно родимое. Огромное, — отвечает за директора парень.
— Наверное, тот самый. Помнишь, Витёк, к КГБ подброшенный? — шепчет майор капитану в ухо.
— Он самый, — улавливает смысл директор, — прямо под Железным Феликсом лежал. Потому и Железнов, кстати!
Майор крепко ухватывает парня за плечи — ты, Феликс, уверен, что Владимирский подпалил?
— Сто процентов! — без тени сомнения отвечает парень, — Свят сначала из канистры бензином полил, а потом уже спичкой. И тут ветер как-раз.
— Что ветер?
— Ветер сильный.
— И что?
— Вот сразу всё и вспыхнуло.
— Святослав не мог поджечь. Он в больнице, я его только что навещал, — запыхавшаяся Отец Александр с ужасом смотрит на дымящееся пепелище.
— Но я же сам его видел, — настаивает черноволосый парень, — Святослава вашего. А больница, вон она, пять минут туда и обратно.
— Да, совсем рядом, — вмешивается в разговор директор, — мальчишки его побили, вот он и отомстил. Помните, он говорил, что у нас будет пожар. Помните? Вот и поджег!
— Так и сказал, будет пожар? — что-то записывает в блокноте майор.
— Да, — подтверждает парень, — я тоже слышал. И еще. Я пытался помешать Святославу, схватил его за шею, и вот — в ладони Феликса сверкает золоченый крестик с погнутой перекладиной.
— Святослава крестик, — Отец Александр многократно крестится, — Боже мой, это не предвидение, это убийство! Как он мог?! Будь ты проклят, Святослав Владимирский! Будь ты проклят!
— Спасибо Феликсу! — шепчет на ухо капитану майор, передавая ему крестик — смотри не потеряй, это ключевой вещдок!
— Выходит, что Святослав Владимирский и поджег, мать его! — рыжий капитан явно огорчён, — тот самый, наш, голубоглазый! Жаль!
— Кстати, как я припоминаю, с того дня ровно пятнадцать лет прошло, — морщит лоб майор.
— Точно, ровно пятнадцать. Значит, по взрослой пойдет. Не повезло нашему Владимирскому! Днем раньше воспитательной колонией бы отделался. А так годков двадцать схлопочет!
— Да, очень жаль, Витек, очень жаль! Но все сходится: мальчишки его побили, потом он поджогом угрожал, свидетель вот имеется, крестик тот же. Все сходится. Ладно, заводи тачку.
Включается «мигалка» и желтый с синей полосой «Жигуленок», разбрасывая колесами снег, мчится в сторону районной больницы.
___________
В мастерской колонии на стене рядом с пожарным щитом плакат — «Сегодня 15 января 2022года. До завершения работ остается 40 дней!». По центру мастерской на сдвинутых слесарных верстаках православный крест. Здесь, в тесной мастерской, он кажется особенно большим. Двое заключенных протирают крест ветошью, очищая от ржавчины, а третий — светловолосый молодой человек аккуратно наносит на него полоски сусального золота.
Входит начальник колонии Владимир Юрьевич Шейнин. Тучный, как всегда обильно потный, лысеющий мужчина, лет пятидесяти. Берет за локоть и отводит в сторону светловолосого заключенного.
— Как дела? В сроки укладываемся?
— Да. Успеваем.
— Ну, молодца! — не отпускает локоть Шейнин, — ты ведь понимаешь, Владимирский, что мы с тобой святое дело делаем. Пятнадцать лет церковь без креста простояла. А это же…, это же…, считай, символ России нашей! И вот отыскался, наконец, спонсор. Депутат местный. Это же здорово? Согласен?
— Да.
— А ты понимаешь, чего мне стоило получить этот заказ? Мы еще и устанавливать будем. Это же не только деньги нам в колонию, но и честь какая! Понимаешь?
— Понимаю.
— Понимаешь, а вместе с тем отказываешься подписать акт — переходит на шепот Шейнин.
— Там расход завышен в несколько раз. Я понимаю, золотили бы, скажем, унитаз, а то крест! Как-то не по-божески! — голос заключенного звучит громко и твёрдо.
— Не надо орать, не глухой, — интонация полковника Шейнина принимает грозные оттенки, — то есть, ты подписывать акт отказываешься?
— Считайте, что так! — Владимирский абсолютно невозмутим.
— Тебе же еще пять лет трубить до звонка. А помнишь, я тебе говорил о возможном досрочном освобождении? — Шейнин сильнее сдавливает локоть Владимирского.
— Помню.
— И, что? Все равно не подпишешь?
— Не подпишу!
— Ну, смотри! Пожалеешь! Продолжай работу, — Шейнин отпускает локоть собеседника и покидает мастерскую.
__________
Тюремные кирпичные стены, сторожевые вышки, колючая проволока. Оглушительный шум мотора вертолета. Снизу сверкает золотой православный крест. Медленно опускаются два металлических каната с карабинами. Подбегают заключенные и быстро, как по команде, закрепляют карабины в отверстиях креста. Молодой парнишка — вертолетчик тянет на себя рычаг управления, и машина с крестом взмывает в небо. Машут шапками-ушанками заключенные, как-то по-доброму улыбаются обычно мрачные охранники. И никто даже не успевает заметить мужчин, выходящих из дверей административного корпуса колонии. Двое знакомых нам, но заметно постаревших милиционеров, крепко ухватив за локти тащат в тюремный двор упирающегося тучного полковника внутренних войск. Дойдя до центра двора, Шейнин падает на колени и скованной наручником правой рукой неистово крестится, устремив испуганный и, вместе с тем, какой-то просветленный взгляд в сторону парящего над
