Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов
– Копай.
– Копаю. Слушай. Тут бутылка.
– Какая бутылка?
– Коньяка. Типа «Коктебеля». Не типа, а…
– Смотри еще везде! Сверточек такой, изолентой обмотанный.
– Да не свети в глаза. Нет тут больше ничего. Я чувствую.
– Реально, бутылка коньяка?
– Да. Борьба алкоголя с наркотиками.
– Они издеваются, что ли… Слышишь?
– Да.
– Тихо сиди. Нас тут нет.
1:48 Почему ты здесь
– …Ни музыки особенной, ничего того, за что мы его любим. Просто простенький суховатый бит, трогательные клавиши и текст, неожиданно понятный. Такой грустный дружеский разговор: «И лучше не пробовать ниче кроме растений, кроме растений».
– И ты хочешь такой роман написать?
– Ну типа да. Такой же по атмосфере, по настроению. Дружеский задумчивый разговор. Маленький роман. Без ничего.
– Интересно. Роман «без ничего».
– Я не знаю, интересно ли получится. Я, когда пишу, я не пишу. Я ищу. Ищу непонятно что неизвестно где, и часто оказывается…
– Подожди. После «растений» прилетит наша традиционная плашка. Которую мы ради тебя изменили: «Здесь говорят о наркотиках. Никогда не пробуйте их. Наркотики – самая большая беда, которая может случиться в вашей жизни». Почему ты поставил такое условие: в нашем интервью не должно быть мата?
– Хочется говорить на каком-то универсальном языке. Чтобы и дети, и бабушки к нам подключились.
– Ты хочешь говорить с детьми и бабушками о наркотиках?
– Я вообще не хочу говорить о наркотиках. Я хочу говорить о Соне, о еде и о литературе.
– Но интервью ты все равно хочешь без мата?
– Без.
– Хорошо. Тогда у меня встречное предложение. Давай устроим пьяное интервью.
– Может, не надо?
– А хочется говорить на универсальном языке.
– Я не хочу бухать.
– А тебя никто не спрашивает.
– Так в интервью ведь должны что-то постоянно спрашивать…
– А я не готовился. Давай. Коньячеллы!
– А что за коньячелла?..
– «Коктебель».
– Ох, боюсь я.
– А мы не боимся ничего. В том числе продакт-плейсмента. «Коктебель»! Да с шоколадочкой! Да с «Альпен-Гольдиком»!
– Ну… Ладно. Наливай. Спрашивай.
– А я не буду ничего спрашивать. Говори, что хочешь.
– Да вроде ничего не хочу.
– Ладно. Тогда, как ты думаешь: почему ты здесь?
– Ну и вопросы у тебя. Мы все, если задумаемся, где мы, можем надолго залипнуть на этом вопросе. А «почему» – вообще лучше не задумываться. Но все-таки…
– Вот давай, «все-таки». Рассказывай пока тут. Я отлить схожу.
2:28 В овраге
– Лёнич, может, коньяк пока откроем?
– Ты поехавший? В смысле – «пока»?
– Ну, пока они не уедут.
– Иван, тихо сиди, я тебя прошу.
– Да они далеко, и сейчас уедут. Давай нервы немножко успокоим.
– Я сейчас тебя успокою… А что они здесь делают?
– Ну мало ли.
– Вот именно – мало ли!
– Ну не знаю. Деревья красят.
– Ладно, давай выпьем. Тихо только. Ни запивки, ни закусить ничего нету…
– А шишкой занюхать, и нормально.
– Какой шишкой?
– Ну кедровых тут, конечно, нету. Вот, обычной, сосновой. Я, кстати, ел варенье из шишек. Хочешь расскажу? Там такая драма была.
– Из-за варенья из шишек?
– Не… Испугался я тогда семейной жизни. Устал быть постоянно нормальным. Спад у меня, в общем, был. Ну, ты знаешь, когда у меня спад… Да, я же хотел рассказать. Главная драма была у нас из-за «Нутеллы». Кстати, вот «Нутеллой» коньяк вообще отлично закусывать.
– «Нутеллы» же, как я понимаю, нету. Ты же ее не носишь с собой, я надеюсь?
– Если ее носить с собой, и ее у тебя найдут, сразу же поймут, что ты поехавший.
– Давай свою шишку. Реально, их есть можно?
– Не, эти обычные сосновые нельзя. Максимум занюхать.
– Они ядовитые, что ли?
– Да нет. Просто невкусные. Вот бы сейчас кедровых шишек найти.
– Так. Все. Давай коньяк свой.
– Он не мой.
– Вот и интересно, чей. Хотя когда бы я так собрался: коньяк из горла ночью в лесу…
– На свежем воздухе хорошо. Похмелья не будет.
– Я надеюсь, похмелья не будет, потому что ты не собираешься его весь выпивать. Нам еще идти.
– А куда?
– Вот это хороший вопрос. Мы с тобой вообще не туда пошли. Когда там наверху шли, GPS как-то подозрительно быстро показывал. А здесь, в овраге, карта уже похожа на правду. Хотя должно быть наоборот. И я как будто от тебя заразился этим…
– Кретинизмом.
– Да. Топографическим.
– И не только.
– Овраг огромный. И наша точка на том конце. Ну правильно, полчаса, это километра два должно быть. Но когда они уедут…
– А уезжают.
– Правда?
– Ну вон, что-то как будто грузят в машину. Садятся.
– После этой операции на глазах ты в темноте, что ли, стал видеть? Как летучая мышь.
– Мыши не видят. Они чувствуют.
– Ну вот, говорю же, как ты. А правда, уезжают.
– Вон, все, на дорогу выехали. В сторону того «Бургер Кинга» на заправке едут. Я бы сейчас тоже не отказался от «Бургер Кинга».
– Все. Пойдем.
– Ну сейчас, коньяк допьем и пойдем потихоньку.
– Пошли!
– Ладно… Так вот, про «Нутеллу». Увидели с Соней в «Ашане» «Нутеллу» по акции. Что-то типа четыреста семидесяти рублей большая баночка шестьсот тридцать грамм. Прикинь, найти шестьсот тридцать грамм «Нутеллы».
– Надеюсь, сегодня найдем. Не шестьсот тридцать, конечно.
– Я, естественно, Соне: давай купим. А она мне говорит: нет. Просто нет.
– И что дальше?
– Дальше драма. Она из-за фигуры переживает. Сама не хочет есть и мне не дает. Ну хочет, конечно, но запрещает себе и мне заодно. Но потом все равно едим, конечно. А я всю «Нутеллу» во всех «Ашанах» отдал бы за ее фигуру.
– Дальше-то что? «Нет. Просто нет» – и?
– Дальше драма, говорю. Мы тогда из «Ашана» шли назад вместе, но Соня шла в наушниках, как королева драмы. И теперь, когда в прихожей собираемся куда-то, она каждый раз спрашивает: «Наушники-то брать?» Знаешь, как меня бесит, когда она долго в прихожей собирается.
– Ну и драмы у вас. Дай глотнуть тоже.
– Не очень, конечно, коньяк.
– Ты его вообще бесплатно нашел.
– Бесплатно – не значит даром.
– Так, пошли мысли Ивана. Коньяк у меня будет.
– Да не нужен мне твой коньяк.
– Интересно все-таки, чей он.
– Ну может этих, которые приезжали. Прячут в лесу коньяк.
– Зачем?!
– Вопрос для целого интервью…
3:12 В домике
– Тебе свойственно прятаться?
– Да, как всем, наверное. Я в детстве любил строить домик из диванных подушек. Накрылся покрывалком, и сразу уютно.
– Все любили.
– Ну конечно, перестроечное детство.
– Ты его помнишь?
– Помню какие-то поэтичные, трогательные эпизоды. Но, скорее всего, я их себе
