Моя темная сторона - Лайза Дженова
Искренне ваша,
мисс Гэвин
Табель Чарли – не такой, какой каждая мать мечтает видеть у своего ребенка, особенно если эта мать сама всегда-всегда получала отличные оценки. Мы с Бобом предполагали, что проблемы будут, и понимали, что Чарли есть куда расти в плане чтения и концентрации внимания. Прошлый год нас немного подготовил. Но от детсадовских оценок «ниже среднего» по нескольким предметам и воспитательница Чарли, и Боб отмахнулись: «Он же мальчик! К первому классу научится сидеть спокойно и привыкнет к долгому учебному дню. Я вижу такое каждый год. Не беспокойтесь».
Вот теперь он в первом классе, и я беспокоюсь. Он получал либо «Н» («нуждается в исправлении»), либо «3» («ниже ожидаемого») по большинству предметов. Даже Боб побледнел, когда он увидел колонку троек и «Н». Тем не менее на этот раз списать все на пол ребенка не получится. Что же с Чарли не так?
От «Лаки чармз» мне становится нехорошо – не стоило есть столько сахара. Я подхожу к стойке и открываю свой ноутбук, спящий рядом с кофеваркой, – проверяю почту в ожидании кофеина, столь необходимого моему мозгу-наркоману. Шестьдесят четыре новых письма. Прошлым вечером я не ложилась до полуночи, разбирая почтовый ящик, так что эти все свалились за последние пять часов. Несколько сообщений из офисов Западного побережья, их отправили вчера вечером. По меньшей мере две дюжины – из азиатских и европейских офисов, там уже рабочий день в разгаре. Парочка писем, помеченных «срочно», – от молодого аналитика-паникера из бостонского офиса.
Я слишком долго читаю и отвечаю на почту, и мне никто не мешает. Я прислушиваюсь, но ничего не слышу. Где дети?
– Люси? Линус?
«Губку Боба» в гостиной смотрят только кресла. Я несусь по лестнице в комнату Люси. Они оба там: значит, Люси забыла закрыть дверцу внизу лестницы и Линус прополз до самого верха самостоятельно. Слава богу, он не попытался слезать, потому что сейчас его любимый метод спуска – вниз головой. Но прежде чем я успеваю поблагодарить бога, что малыш цел и невредим, и постучать по деревянному полу, пусть даже только представив возможные последствия и не успев хорошенько отчитать Люси за незапертую дверцу, я настораживаюсь и сосредоточиваю все внимание на Линусе. Он сидит на полу, ничего не исследуя, а его рот подозрительно закрыт. Люси в паре метров от него делает из бусинок украшение. Бусины рассыпаны по всему полу.
– Линус!
Левой рукой я хватаю его за затылок, а указательным пальцем правой лезу ему в рот. Младенец сопротивляется, мотая головой и плотнее сжимая губы.
– Линус, открой! Что у тебя там?
Я нащупываю это что-то. Зацепив пальцем, выковыриваю розовую, как жвачка, пластиковую бусину размером примерно с клюкву. Оскорбленный, ограбленный и совершенно не подозревающий, что его жизнь была в опасности, Линус истошно вопит. Боб уже стоит в дверях – принявший душ, одетый и полный участия.
– Что случилось? – спрашивает он.
– Он чуть не подавился вот этим. – Я протягиваю ему коварную бусину.
– Не, слишком маленькая. С ним все в порядке.
Однако на полу вокруг Люси валяются бусины и побольше, а также несколько монеток, резинок для волос и «супермячик». Комната Люси – просто западня смерти. Что, если бы Линус решил полизать пол? Что, если бы какая-нибудь большая оранжевая бусина показалась ему особенно вкусной? Что, если бы я прибежала сюда слишком поздно? Что, если бы наш сын лежал на полу без дыхания, с посиневшими губами?
Если бы Боб прочитал мои мысли – а он, пожалуй, может, – он бы посоветовал мне не впадать в панику. Он бы велел мне расслабиться и перестать воображать самое худшее. Все в порядке. Все дети суют в рот то, что нельзя. Они пробуют засохшие краски и карандаши, глотают грязь, и камешки, и прочие штуки, о которых мы и не подозреваем. Они даже залезают вверх по лестнице без присмотра. Дети прочные и живучие, им все как с гуся вода.
Но я-то знаю другое. Мне не обязательно воображать самое худшее, чтобы впасть в панику. Я это худшее помню. Иногда дети выживают. А иногда нет.
Я, суеверная, богобоязненная, несколько обсессивно-компульсивная перфекционистка первого типа, зажимаю бусину в кулаке, стучу этим кулаком по деревянному столбику кровати, благодаря Бога, что сохранил Линуса, и набрасываюсь на его сестру.
– Люси, твоя комната – просто катастрофа! Нужно собрать все бусины.
– Но я делаю ожерелье, – ноет она.
– Давай я тебе помогу, Гусена, – говорит Боб, опускаясь на колени и собирая бусины. – А почему бы тебе не выбрать на сегодня какое-нибудь из тех, что ты уже сделала? Тогда ты можешь пойти вниз вместе со мной и Линусом.
– Чарли еще не оделся и не ел, – говорю я, соглашаясь с предложением и передавая родительскую эстафету Бобу.
Быстро приняв душ, я стою голая перед ростовым зеркалом в спальне и оцениваю себя, одновременно втирая «Лубридерм» в руки и ноги.
«Н», «нуждается в исправлении».
Я все еще вешу на пятнадцать фунтов больше, чем до Линуса, а это, если уж совсем честно, на десять фунтов превышает мой вес до Чарли. Я оттягиваю складку рыхлого теста, в которое превратился мой упругий живот, и провожу взглядом по полоске ржавого цвета, и не собирающейся блекнуть – она тянется от точки на пару дюймов выше пупка до волос на лобке. И смотрю дальше, на подушки плоти, облегающие мои бедренные кости, которые сильно разошлись, пропуская Линуса, самого крупного из моих детей. После этого я стала обладательницей более широких бедер и полного шкафа брюк, которые уже никогда на мне не застегнутся.
Спортзал, куда я записана, правильнее назвать любимым объектом благотворительности. Я там ни разу не была. На самом деле мне стоило бы аннулировать членство, вместо того чтобы, по сути, дарить клубу по сотне долларов в месяц. У нас в подвале тоже есть устройства, стоящие там, словно статуи, и собирающие пыль: эллиптический тренажер, «Боуфлекс» с усилителями и гребной тренажер, который Боб купил мне на Рождество, когда я была на восьмом месяце беременности (с ума он, что ли, сошел?). Я прохожу мимо этих громоздких предметов всякий раз, когда иду стирать, что при трех детях случается часто. Я всегда стараюсь проскочить мимо них побыстрее, не глядя, как будто мы крепко поругались и я теперь их демонстративно игнорирую. Это срабатывает. Они ко мне никогда не пристают.
Я втираю в ладони оставшийся «Лубридерм».
«Не будь такой
