Океан мечты - Владимир Евгеньевич Псарев
Буквально через два дня они лежали с этой девушкой на стоге сена глубоко в полях, болтали обо всем и этот момент даже и не вспоминали. Оказалось, что ее зовут Катей.
– Я вообще часто к бабушке сюда приезжаю отдохнуть. Вроде бы и не работаю, а отдохнуть хочется. Бывает раз в год, бывает два раза. Но приезжаю основательно, не на два дня. На неделю или две. Общаюсь с местными. Тут другая действительность, здесь мне все понятно, хоть я и родилась в Петербурге.
– А кто твои родители?
– Папа сейчас в аэропорту работает на досмотре. Ну, знаешь, где проходят окончательную регистрацию, осматривают все вещи.
– Я никогда не летал, – признался Илья.
– Полетаешь еще, – девушка прижималась к его груди, гладила рукой по животу, задирая футболку.
– Откуда ты знаешь?
– Тебе сколько лет сейчас?
– Двадцать девять уже.
Девушка даже привстала. Странно, почему она до этого не задала такой вопрос. Три самых простых вопроса для взаимопонимания – Родина, возраст и работа или учеба. Но сколько Илье лет она даже и не спросила, а выглядел он достаточно молодо.
– Серьезно?
– Вполне, – смущенно отвечал Илья.
– Я бы дала двадцать два, – отвечала Катя, снова прижимаясь к груди. – Ты так молодо выглядишь.
Илья ничего не хотел говорить. Всплыли картинки того, чем он занимался между двадцатью двумя и двадцатью девятью годами. Ничем хорошим. Потерянные годы, как он сам думал. И лишь хороший друг сказал ему, что эти годы не потеряны – они принадлежат опыту.
Человека нельзя остановить, пока он сам того не захочет. Пей, дерись, гуляй – только не мешай тем, кто в данный момент хочет развиваться или просто жить спокойно. Твое время придет. А не придет, так дурака не жалко.
– Я долго думал о том, куда потратил все годы жизни. Я просто жил, а сейчас кажется, что этого мало.
– Ты встретил меня, – шептала Катя, не желая отягощать его ненужными мыслями.
– Может быть.
– Да точно тебе говорю.
Именно Катя пригласила Илью из Твери в Петербург. Попробовать начать что-то другое, что-то перспективное. Она полюбила его, хоть и часто истерила по поводу и без. Знаете, то разговоры с другом заведет неинтересные, то соберется выпить с соседом. Ну и что, что в Чечне воевал? Какое ей дело? По-женски Екатерина начала «обнимать» Илью со всех сторон, а он был и не против. Переболел гордостью, переболел страстью, да и здоровье уже совсем не то, что было раньше – ты не можешь вечно получать дешевое удовольствие от жизни.
– Что ты сам сделал, чтобы переплыть свой океан на пути к мечте?
– Океан мечты? – переспрашивал Илья.
– Называй это так. Хм, «Океан мечты». А это звучит. Вот бы кто стих такой сочинил или рассказ написал. «Океан мечты».
– Наверное, ничего, – скромно признавался парень. – Жил, болел, думал.
Катя положила его руку на свою правую грудь.
– Вот твой берег, отдышись.
В аэропортах никогда не объявляют о прибытии самолета, который тебя увезет. Лишь о готовности. Хотя в действительности все самолеты между перелетами на земле проводят не больше часа. Илья ждал, пока не объявили. Голос звучал туманно. Его он почти не слышал – лишь набор звуков.
– Мир манил меня на улицы. Мир был огромным. А сейчас сузился до сигареты и тебя. Ну, может еще старый двор вспоминаю, но Тверь не так прекрасна, как в восемь лет.
– Мне говорили много слов, – Катя смотрела вдоль груди вдаль. – Но сильнее всех тронул именно ты. Ты настоящий. Не идеальный, но и не прячешься.
Илья лишь тяжело вздыхал – ему было, что прятать, но лишь из страха потерять то, что дает ему надежду.
– Я бежал на улицу, и мне нечем гордиться. Тогда казалось жить проще, пока есть, чем затуманить разум. Мне нечем гордиться. И что свято Папе Римскому, мне даже неизвестно. Я не свят.
– Я знаю, – шептала Катя.
– В Тверь, что и десять лет назад, все те же мосты. Все так же сбрасывают через перила в воду "залетных". Если Псков – это отстойник Петербурга, то Тверь большая психбольница за городом. Теплица, где выращивают больных и уставших. Потом они штурмуют огромный город. Стою ли я того?
– Стоишь, Илья. Ты стоишь. Свой океан мечты ты точно переплыл.
Что-то звонило сквозь сон. Илья глаз не открывал. Аэропорт Пскова маленький, советский. Реконструкцией никто не занимался. Точно такой же до недавнего времени стоял даже в далеком от Твери Хабаровске – Советский Союз. Два слова, которые могут объяснить в России почти все.
Сон был сладок, он накрывал с головой, почти пьянил. Перед глазами вставал образ Кати, вставали образа матери и отца, но они не приносили такого удовольствия – человек живет будущим, а не прошлым. Илья не забыл родителей, но это место в сердце не болело. Может уже переболело. А может лишь сидело пулей под сердцем. Ныло и ныло, но сердце ждало, когда его пробьют девять грамм чистой любви и вдохновения, как раненого солдата, ждущего смерти. Илья ждал жизни. Той самой, о которой поют и пишут, а не которую прячут за тонной алкоголя и веществ.
Адреналин течет по запястьям, но он не бодрит. Иногда болит сердце. Не любовью или ненавистью, а физически. Просто болит, режет. Режет от нижней челюсти до желудка. Кате об этом говорить нельзя. Раньше люди в форме цвета серого лица одного из друзей подсказывали, что увозили. А теперь? Теперь даже пить не хочется.
Звонок прозвенел. Илья открывал глаза. Все прошлое стало просто не вовремя прочитанной книгой. А как забрать все свои слова назад? Рука по-прежнему сжимала билет до Санкт-Петербурга. Короткий перелет – лишь переход по песчаному берегу океана мечты. Катя, Катюша. Кто тебя дал? Никто не даст ответа.
Илью учили, что ничего нет дороже зависти. Все звонят и спорят, но всем плевать. А тебя движет собственная жажда той жизни, которую когда-то видел. Если не видел хорошего, то сопьешься. А Илья тянулся, пинался, отталкивал оставшихся в живых друзей.
Открыв глаза, Илья понял, что самолет уже успел вылететь. Несколько минут он ходил вокруг металлических сидений и глазел то на свой билет, не решаясь подойти к стойкам регистрации, то на отражения в темных стеклах. Видел себя, и хотелось вызвать рвоту.
– Я сам себя не короновал, как Наполеон Бонапарт, – шептал Илья про себя.
Ночь густая, и этот воздух по-прежнему глотать нельзя. В
