Дело всей моей смерти - Елена Калугина
Стал я за Ладой ухаживать, всё чин чинарём: букеты-конфеты, кино, ресторан. Много друг дружке про себя рассказали. Она разведёнка, дочурка растёт, Аллочкой зовут, ровесница моей Валюшке. Работает Лада в том же институте, в другом корпусе, зав.лабораторией. Давно одна, поклонников держит на расстоянии. А тут я, как хрен с горы, нарисовался – не сотрёшь. Долго мы вокруг да около ходили, осторожничали, у каждого свои причины накопились. Но природа всё одно своё возьмёт: по весне кровь забурлила, заиграла, не удержались, влипли друг в друга. И тут уж я небо в алмазах повидал. Сколько баб на своём веку перепробовал, не пересчитать, но такого, чтобы темно в глазах и искры сыплются, ни разу не было. Прикипел к Ладе так, что выть хочется, когда её рядом нет.
Она к себе в гости позвала, познакомила с дочкой. Девчонка славная, сразу ко мне потянулась. Видать, истосковалась по мужику-то в доме. Родителя своего не помнит, Лада с ним быстро разбежалась, дочка совсем малая была. Вот так я и вошёл в семью. То да сё, на даче помочь, картошку посадить-выкопать, по дому мужской работы немало накопилось. Стал калымы брать в области, начальство не возражало, отпускало. Уеду из дома на неделю, дня за три-четыре всё сделаю, и к Ладусе с Аллочкой. И стали мне эти две девочки ближе самых близких.
В семье всё, как раньше, правда, Томка зыркает недобро, видно, чует что-то. А мне уже и покой семейный не мил, как раньше. Дети всё больше с мамкой, от меня отдалились. Конечно, я глава семьи, все решения важные сам принимаю, ответственность за них с себя не снимаю. Но душой каждый час с девчонками моими дорогими.
Ладуся с друзьями познакомила, в круг свой близкий ввела. Интеллигенция, но люди простые, без чванства. Приняли меня, своим стали считать. На отдых вместе ездили на берег водохранилища, славное место. Каждый год ездили. Все десять лет. Сказал бы мне кто по молодости, что я к одной бабе, да ещё не к жене, с мясом прирасту, морду бы набил. А вот прирос, не оторвать.
Калымить стал много, освоил в совершенстве строительные специальности, мог сам коттедж поставить и сдать под ключ, печи и камины складывал так, что в огромном доме всегда тепло. Само собой, ребят подтягивал из старой своей бригады. От заказчиков отбоя не было – всей верхушке институтской дачи построил. Конечно, на работе, как говорится, ноу проблем – считай, свободный график. Машину купил, "Ниву" подержанную. Короче, на ноги встал. Томка довольная, не попрекает, что неделями меня не видит. Главное, денег стал столько приносить, что на всё хватает, даже откладывать начала на чёрный день.
Ладуся молчит, но вижу: ждёт, когда я к ним насовсем переберусь. Какой бабе охота годами в полюбовницах ходить? Всякая желает с законным мужем под ручку выйти, перед подружками погордиться. И меня-то вроде особо в семье ничего не держит. Квартиру оставь Томке с детьми, и гуляй себе, живи да радуйся. Только кем же я в дом к Ладусе приду? Приживальцем?.. Своим жильём обзавестись, таким, чтобы любимую женщину позвать не стыдно, так на то другие заработки нужны. Мне лет двадцать надо вкалывать, не меньше.
И тут Ладуська забеременела. А дело вот какое: у неё проблемы по-женски были, операцию делали ещё по молодости, сказали, что всё, бесплодна теперь, шансов ноль. А тут нате-здрасьте, получите, распишитесь. Она, конечно, рада до безумия – такой подарок от боженьки прилетел. И решения моего ждёт, само собой. А я сдрейфил, в глаза ей глядеть боюсь. Мужики про это как говорят: наше дело не рожать – сунул, вынул и бежать. И тотчас будто ожгло меня, своё детство невесёлое вспомнил. Вот и завёл шарманку, мол, смысл безотцовщину плодить. Тут же прикусил язык, да поздно было, слово не воробей. Лада вспыхнула, слёзки потекли, и закивала часто-часто. Умница она, всё сразу поняла, оценила перспективу, как ей одной детишек поднимать, с грудничком втроём на детское пособие жить… Что с чужого-то мужа взять, ребёнком не привяжешь.
Успокоилась Лада, взяла себя в руки. Сам её на аборт проводил, сам встретил. Чужая она какая-то из больнички вышла. Будто надломилось в ней что-то. И любовь наша трещину дала именно тогда, как я теперь думаю.
Так меня это всё угнетало, что начал я к бутылке прикладываться, думы невесёлые и сомнения заливать. Дальше – больше, уж и контроль над собой терял. Пару заказов сорвал, а это дело такое: замарал репутацию, больше доверия нет. Кончились мои богатые шабашки, все заказчики испарились. Ещё пуще запил. Очнулся безработным – выперли меня из института за пьянку. Куда податься? Опять к Байде под крыло.
На балке всё ещё хуже стало. Озверел народ, всё делят, никак не поделят. И бухают, как в последний раз. Ну, и я туда же. А где бухло, там и шалавы. И пошла такая жизнь – только держись. Болтался между бытовкой, семейным гнездом и Ладой, как, прости господи, цветок в проруби. Уж как бабы мои умоляли бросить пить, и плакали, и скандалили… Только с меня, как с гуся вода, у меня одна только мысля: как бы опохмелиться.
Желудок стал побаливать. Как заболит, водки тяпну, оно и полегче. Дотяпался: Байда вызвал и молча трудовую отдал. Мол, вали отсюда, в добрый путь и всё такое.
А Ладке я болезнь стыдную принёс. Как поняла, что заразилась, тут же выперла, слушать ничего не стала.
Зойка, зазноба
Пока бухал да куролесил, с одной чиксой снюхался, Зойкой, чернявая такая, на
