Антракт - Ольга Емельянова
После ресторана шоу продолжилось уже дома: душ со светомузыкой, мелькание передо мной в полуобнаженном виде, пробежки из бани и обратно, листание мужских журналов, разговоры на фривольные темы. Короче, стандартные джентельменские наборы остались не востребованы, и мы разошлись по разным спальням.
Следующий день я посвятила-таки общению с линией горизонта. Для этого Анатоль отвез меня к моему брату Васе, а утром следующего дня должен был приехать за мной. Вот и задумала я, что мы, возвратившись с моей родины, заедем-таки к моему папе на огонек. Фактически об этом, расставаясь всего на сутки, мы и договорились. Но этот повеса продолжал гуляния до утра, и уже ближе к обеду, не дождавшись его звонка, набравшись смелости, я все-таки ему позвонила и услышала довольно невнятное мычание в трубке. Из него я поняла, что он не форме потому что вчера перебрал и не может сесть за руль. Мое «мы же договаривались…, мне же завтра уезжать, а вещи у тебя….» было перебито вполне трезвым и холодным тоном, что задачи надо ставить четче, а не мямлить типа «если – может быть».
Через два часа он приехал: черный демон на белом авто. Лицо – вылитый Феликс Эдмундович. Васька, ковыляя на своей больной ноге, вышел меня проводить и тихонько прошептал: «Ну их на хер, мужиков, Лёлёк! Приезжай сразу ко мне!»
И вот мы едем на белом лимузине. Уже почти темно. Нам навстречу бредут с пастбищ коровы. Сначала молчим. Потом я, вспомнив недолгую роль жены, начинаю разговор на отвлеченную тему. Петрович ловит менторский тон и начинается длинный-предлинный диалог Петровича с Петровичем. Лейтмотив этого диалога – толкование великой книги русского народа «Домострой». И фактически, вторит ему Петрович, все беды на Руси оттого, что женщины не могут внятно сформулировать свои мысли и желания. Мне приходится с этим согласиться: ведь их же двое, Петровичей-то! И ведь какие образованные! Я-то «Домострой» не читала – вот в чем моя беда и, как оказалось, вина.
Потом он снова превратился в Толяна, сверкнул своими то ли цыганскими, то ли еврейскими глазами, и произнес фразу типа того, что не надо возвращаться в прошлое. Мужчине надо быть благодарным только за то, что он подарил тебе жизнь и не приставать к нему с глупыми вопросами – он тебе больше ничем не обязан. Из этой фразы я поняла, что он все знает про моего отца, никогда мне этого не расскажет, и эта моя линия горизонта навсегда растаяла.
Когда мы доехали до дома, была уже глубокая ночь, и такого звездного неба я не видела с детства, когда в деревне не было уличного освещения, и горели (именно, горели) только звезды. Анатоль к тому времени поостыл, но все-таки задал мне контрольный вопрос, осознала ли я свою ошибку. Услышав в ответ «да», удовлетворился полностью. Но душ в этот вечер для меня был почти холодный, не говоря уже о цветомузыке, которой не было и в помине.
На следующее утро он проводил меня на поезд, и, подсаживая в вагон, посокрушался, как я буду жить с таким пониманием жизни без направляющей руки и без знания основ «Домостроя».
Ну что ж: поездка удалась! От линии горизонта я возвратилась в подземные дворцы пролетариата. Прощай, папа! Теперь я – круглая сирота. Но традиции русской идентификации личности не дают мне забыть того, чьи обязательства передо мной закончились так и не начавшись. И чем старше я становлюсь, тем настойчивее они напоминают, обращаясь ко мне ….”Васильевна”.
Траур по цыпленку
Я двадцать пять лет не была на своей родине, там, где прошло мое детство. Летом, последним в жизни моей мамы, состоялся наш с ней визит к «родному пепелищу». Дом наш на самом деле горел. Внутри он представляет собой абсолютно удручающую картину. А внешне еще вполне цел. И даже узнаваем заплаткой на крыше и разросшимися кленами под окном. Но нет в огороде дедушкиной березы и бани у пруда, пристанища игр и озорства.
По весне, как только начинала пробиваться первая зеленая травка, я со свойственной Деве педантичностью очерчивала довольно приличное пространство перед баней и устраивала прополку прошлогодней травы, чтобы не мешать зелени равномерно пробиваться. Получалось что-то наподобие английской лужайки на заднем дворе деревенской усадьбы. Моих чудачеств не понимали, но относились снисходительно: ребенок трудится! Бабушка даже приносила обед мне в «поле» в кукольной кастрюльке, чтобы не отрывать дитя от благородного занятия. А эту лужайку все обходили стороной, чтобы не затоптать травку.
Теперь уже не построить наше генеалогическое древо: ушли наши предки, потомки разбрелись по миру. Веточки наши подрастают и в Израиле, и в Канаде. Некоторые ветви засохли. Навсегда останется загадкой, откуда в нашем деревенском роду появилась девочка с грустными глазами, тонкими чертами лица и изящными дворянскими ручками. Благодаря этой улыбке природы я с детства пользовалась некоторыми привилегиями. Правда, я тогда считала это своим недостатком и изо всех сил старалась доказать, что мне любой деревенский труд по плечу. Но мой дедушка, глядя на худенькие длинные пальчики трудолюбивой внучки, как-то произнес: «Наверно, с аристократической повозки упала». А, как известно: «…как вы яхту назовете, так она и поплывет». Вот и плывет по жизни трудолюбивая аристократка с изящными запястьями, тонкими пальцами и грустными глазами.
Жила с нами по соседству, через символически плетеный забор, крикливая тетка Аниска. Была она дама экспансивная, но отходчивая. Такого же характера была и вся ее живность. Самыми демократичными были цыплята, которые питались по двойному рациону: и на своем дворе, и на нашем. Однажды, возмутившись беспардонным поведением пернатых, дедушка попросил меня их разогнать, бросив в них камешком. Меткий камешек попал в цель, и один бедный цыпленок пал смертью храбрых. Боже, что за реакция последовала за этим событием! Мой погребальный рев был слышен всей деревне и продолжался до поздней ночи. Все увещевания были напрасны. Даже Аниска, всполошившись, пришла узнать, что случилось у соседей. Дедушке пришлось раскрыть тайну убийства. Видя мою безутешность, добрая анискина душа дрогнула, и она простила мне мой грех. Но не я себе! Траур по цыпленку носился еще долго.
Чтобы закончить с куриной темой… Бабушка наша славилась на все село своими кулинарными способностями. Только теперь можно оценить ее
