Вячеслав Подкольский - Любительницы искусства
— Да, да, нам для живой картины нужно… Душ изображать…
— Таставай нэнрэменно. На вотка полючаешь! — добавляет Фальке и, надев пальто с цилиндром, уходит из театра.
— Ишь ты, ведь, дело-то какое! — сам с собой рассуждает сторож. — Где я тебе их достану? Кабы свои были, так так! А то где их взять-то? На водку-то оно, конечно, на водку… Без этого и думать нечего, а только, вот, где их взять-то? Ба, да у Фёдорова портного девчонка есть! Бойкая такая девчонка, везде без призору бегает… Пойду-ка поговорю с ей, можа, и подруг каких подберёт, право! Бойкая такая девчоночка…
Сторож тушит лампы, запирает театр и отправляется к портному Фёдорову.
Вечер. Театр ещё не освещён. Коптят только две лампы у кулис, по бокам занавеса. В райке, с правой стороны, опираясь подбородком на барьер, сидит смазливенькая горничная и, пощёлкивая подсолнухами, сплёвывает кожурки прямо в партер. С левой стороны, как раз против горничной, сидит напомаженный военный писарь с серебряной цепочкой от несуществующих часов и, покручивая ус, всеми силами старается обратить на себя внимание vis-Ю-vis. Но горничная всецело погружена в своё занятие и в созерцание пустых стульев партера.
По узенькой деревянной лестнице балкона раздаётся топот и детский смех.
— Вот и садитесь тут на первой-то лавочке, — слышится голос сторожа, — ничего, садитесь, я скажу там, никто вас не тронет, а нужны будете, так я позову вас… Садитесь, ничего!
Оля, Катя и Варюшка садятся на балконе, против сцены, и тотчас же перегибаются через барьер со страхом и изумлением заглядывая вниз.
— Эка, девыньки, страсть-то какая! — говорит Катя.
— Н-да, махина! — соглашается Оля.
— Не дай Бог туды кувырнуться! — вставляет Варюшка и подальше отодвигается от барьера.
— Кого же это нас заставят представлять? — с улыбкой задумывается Катя. — Да и как мы будем-то, девыньки? Ничего-то ведь не умеем… Страх даже берёт!
— Ну, вот! — отвечает Оля. — Фокусники-то они дошлые: в одну минуту всему научат! Может быть, турками нарядят или пажами…
— Сторож-то говорил души представлять, — замечает Варюшка. — А каки таки души, кто их знаете?
— Может быть, — пытается разгадать Катя, — усопшие тени мертвецов…
— О, Господи! — вздыхает Варюшка, — страсть-то какая! Боязно, девыньки… Потом, пожалуй, всю ночь и не уснёшь!
Подруги заливаются над Варюшкой звонким, весёлым смехом.
— Глупая! Кабы всамделишные мертвецы, а то преставление! Чего же бояться-то?
Варюшка с сомненьем покачивает головой и, позёвывая, апатично оглядывает театр.
Мало-помалу публики начинает прибавляться. Привалила целая ватага семинаристов, мастеровые, приказчики, швейки. Лампы зажигаются. В оркестре показывается голая как колено голова контрабасиста. Две ложи подряд занимаются многочисленным купеческим семейством. В партере появляются офицеры, гимназисты, дамы. «Наголодавшись» после разбежавшегося драматического товарищества, обыватели рады и чёрной магии. На сцене раздаётся первый звонок. Из подземелья в оркестре длинной вереницей тянутся музыканты. Они рассаживаются за свои пюпитры, вынимают из футляров скрипки, флейты, валторны, перелистывают ноты, протирают очки, сморкаются. Опираясь на загородку оркестра, два-три местных «льва» разглядывают в бинокли публику и раскланиваются по сторонам. Сдержанный говор, смех, шуршание платьев. В райке там и сям раздаются робкие, одинокие хлопки. Постепенно они делаются дружнее и, наконец, разражаются одним могучим треском. В ответ на сцене дают второй звонок. Музыканты нестройно пилят и пищат, настраивая инструменты и заглушая говор толпы. Появляется дирижёр и взмахивает своей палочкой.
Девочки вздрагивают от неожиданности и в восторге глядят друг на друга.
— Эка он ка-ак! — шепчет Варюшка. — Просто индо даже поджилки затряслись!
— А ловко всё-таки, девыньки! — улыбается Катя.
— Уж ищо бы, — авторитетно добавляет Оля, — они уж умеют. Сызмалетства, может, обучены к этому!
По окончании музыки наскоро дребезжит третий звонок, занавес взвивается, и на сцену из средневековой улицы в элегантной фрачной паре и белом галстуке выходит Фальке. Он с озабоченным видом осматривает, всё ли в порядке на длинном столе, покрытом красным сукном с золотыми кистями, и, обращаясь к публике на ломаном русском языке, начинает показывать давно известные, виденные и перевиденные всеми фокусы.
Девочки замирают и превращаются в слух и внимание.
«Н-ну уж, это, вот, чудеса, так чудеса! — думает Катя. — Это не то, что в балагане! Петя только хвастается всегда, что он всё видел и знает, а этакие чудеса ему, поди, и во сне не снились!»
Катя совершенно спокойна нынче и всецело отдаётся неизведанным впечатлениям. Дома гости, и уход её «обстряпан» так, что никто её не будет отыскивать.
— Пустите-ка, девочки не на своих местах сидите! — говорит им билетёр, пропуская толстого мужчину и женщину с золотой брошкой.
— Нас Власыч посадил, — бойко заявляет Оля, — мы души будем представлять!
— Это всё единственно: души ли, или чего там, а проданы места, так вы и должны ослобонить.
— Зачем же, дяденька? Власыч сказал…
— Убирайтесь, убирайтесь, нечего тут! Вон на задней скамейке слободно. Подите и сядьте там.
Огорчённые «души» карабкаются через перегородки и лезут наверх на заднюю лавочку. Но чрез минуту они забывают о своём изгнании и с разгоревшимися глазёнками следят за фокусами. Время для них летит незаметно. Первое и второе отделения, кажется им, заняли не больше как полчаса.
Вот показывается в коридоре всклокоченная голова Власыча. Он манит девчат пальцем и говорит:
— Скорее, девчатки, скорее! Сичас ваш черёд. Бегите, бегите, там уж декорацию переставляют!
Подруги, сломя голову, бегут с лестницы, выбегают на мороз, на улицу, бросают по пути комками снега в фонарный столб и со смехом отыскивают дверь, ведущую за кулисы.
— Погодите, девыньки, на минуточку, погодите, одной-то боязно! — просить Варюшка. — Я сичас, скорёхонько…
— Да, есть когда теперь! Хочешь, чтобы фокусник-то осерчал? Приспичило дуре! После-то не успеешь? Иди, иди, нечего там!
Варюшка пыхтит и бежит за подругами.
— Вы, что ли? — лаконически обращается к ним за кулисами ярославец.
— Мы, — за всех отвечает Оля.
— Ну, подите вот сюда, переодевайтесь!
Он ведёт их в одну из уборных, освещённую стеариновым огарком, и достаёт из чемодана старые, затасканные костюмы.
— Одевайтесь скорее! — говорит ярославец. — Я потом приду посмотрю на вас. Картина будет изображать победу добра. Ты, — обращается он, взглянув на Варюшку, — будешь в серёдке сидеть и меня, злого духа, мечом пронзать, а вы две одинакенькие, по бокам её, цветы станете рассыпать. Торопитесь, торопитесь!
Ярославец уходит и затворяет за собой дверь. Подруги торопливо сбрасывают с себя платьишки, шепчутся, спорят, надевают кисейные рубашонки, потом какие-то широкие красные кальсончики, вроде турецких шаровар (почему это нужно было для бесплотных душ — неизвестно!), голубые мантии с золотыми блёстками и пр., и пр.
— Готовы? — спрашивает за дверью ярославец.
— Готовы! — весело отвечают девочки.
Он отворяет дверь, и подруги в изумлении отступают назад, Варюшка крестится. Перед ними страшилище с чёрной рожей, с рожками, в чёрной мантии.
— Ну, пойдёмте, сейчас начинается! — говорит ярославец. — Эх, да у тебя руки-то больно грязные! — замечает он Варюшке. — Надо попудриться.
Он достаёт из чемодана коробочку и пудрит Варюшке заодно с руками лицо и шею.
— И нас, дяденька, и нас попудрите! — умоляют Катя с Олей.
Ярославец осматривает их и также пудрит.
— Ну, теперь совсем готовы, идёмте!
Девочки конфузливо хихикают и идут за «чёртом» на сцену. Их размещают в грубо намалёванных кучевых облаках: Варюшку садят на каком-то фантастическом троне (ящике, оклеенном золотой бумагой) и дают в правую руку длинный деревянный меч. Оля с Катей встают по бокам Варюшки, с огромными картонными рогами изобилия и намереваются осыпать её бумажными цветами. Внизу, у ног Варюшки, ложится пронзённый злой дух-ярославец и пытается изобразить на своей физиономии страшную «демоническую» скорбь.
— Не шевелиться, нэ мигать ни один глаз! — сердито приказывает фокусник.
Девочки смотрят на него с благоговейным страхом. Варюшка дрожит и перебирает в голове молитвы.
— Раз, два! — говорит фокусник, постепенно удаляясь за кулисы и ударяя потихоньку в ладоши. — Три!
Занавес шумно взвивается, и целое море света из зрительного зала и рампы мгновенно ослепляет девочек. С обеих сторон кулис на них направлен яркий красный свет бенгальского огня. Девочки инстинктивно жмурят глаза и в первую минуту ничего не видят, Мало-помалу, как бы в тумане, начинают вырисовываться сотни человеческих голов и лиц… Проходит минута, другая, третья. Девочкам напрягшим все свои силы и помыслы, чтобы не мигнуть, не шевельнуться, ни кашлянуть, минуты эти кажутся часами. Руки у них дрожат, ноги подкашиваются, в глазах темнеет. Варюшка ни жива, ни мертва. Сердце у неё застыло. Она чувствует только, как длинный меч прыгает у неё в руках и невольно тычет в спину ярославца. Ярославец что-то шипит, а сбоку у бенгальского огня морщится и сердито грозит пальцем фокусник. Варюшке кажется, что ещё минута и — она тут же умрёт на месте. Но, вот, заскрипели блоки и занавес падает. Слышится неопределённый гул и аплодисменты. Фокусник как сумасшедший выбегает на сцену и топает ногами.
