Сергей Семенов - Катюшка
Ушла она, остался я один, и такая меня тоска взяла. Что мне теперь делать? Куда деваться. Пропаду я, думаю, как червяк. Думал, думал, ничего не придумал. Вдруг возвращается Катюшка.
– - Ну, -- говорит, -- отплатила я ему за себя.
– - Как так?
– - А так. Были у меня ложечки чайные, ножик с вилкой да две салфетки Илюшкины. Принес он мне их на сбереженье, а верно украл у хозяина. Принесла я их в гостиницу, гляжу -- сам хозяин за стойкой. Выложила я это перед ним и говорю: передайте это Илюшке и скажите ему, чтобы он вперед ко мне не ходил и таких вещей не носил, я ему больше не знакома. Ну, хозяин видит вещи свои, сдвинул брови, подозвал Илюшку да в волоса ему. Трепал, трепал, съездил по щеке, не оставил без внимания и загривок, потом выкинул расчет и из гостиницы выгнал. Иди скорей к нему, расскажи, как было дело, он тебя опять возьмет.
Послушался я, пошел. "Илья Филиппович, -- говорю хозяину, -- простите мне вчерашнее, смутил меня на это Илюшка, возьмите опять к себе".
Поглядел на меня хозяин, ругнул хорошенько, сказал, чтобы вперед этого не было, и опять взял.
Первое время я ходил и ног под собой не чуял. Думал, теперь зиму проживу, а летом поступлю на ярманку, а с ярманки уж прямо домой. А там -- ударюсь куда поближе -- в Москву или Питер. Спасибо, думаю, Катюшке. Вот, отчего она меня избавила. Просто страсть! Надо как-нибудь ее поблагодарить. А как поблагодарить? Хоть бы сходить как к ней, урваться. Проситься на первых порах было нельзя, тайком итти тоже боязно. Вдруг посылает раз меня хозяин на почту, я обрадовался: вот, думаю, славно! Полетел я к ней. Прихожу, стучу, выходит она. Так что бы вы думали? У ней во-о какие синяки под глазами! И вся она как разбитая. "Катя милая! говорю: что это у тебя?"
А она и говорить со мной не стала. Я ее просить, а она руками махает. "Уходи, -- говорит, -- ради Бога и вперед не ходи. Не знай ты меня. Я тебе не знакома. Я ей то и это, а она и слушать меня не хочет".
Только и твердит одно: уходи да уходи. А оказалось что же? Илюшка-то после расчета на ее шею сел. Прямо к ней пошел, избил ее, как муж жену не бьет, да и сел к ней на шею и жил целые ползимы, пока другого места не получил.
– - Вот так постояла за себя! -- воскликнул Котов и злобно засмеялся.
– - Что же она за дура? -- строго сказал Фома Фомич. -- Зачем она его принимала?
– - Вот подите! Если бы сама не могла отбояриться, мне бы как-нибудь дала знать: я бы его так выставил, что он бы, где ее хата стоит, позабыл. А у ней и на то храбрости не хватило, не то, чтобы что!
– - Ну, да ведь не все же из их сестры таки, -- сказал Котов, несколько успокоившись от своего смеха.
– - А какие ж?.. Все на один лад. Кто над ней с палкой стал, тот и капрал, -- убежденно проговорил буфетчик. -- Наш брат хоть и страдает, так он больше из-за самого себя, а их люди заставляют страдать…
– - Ну, и они у людей в долгу не остаются, а платят за это не мытьем, так катаньем, -- тряхнув головой, проговорил Фома Фомич.
– - Ах ты, Господи! Еще бы нам ничем за это не платить, тогда у нас, може, от ихней сестры и духу-то не осталось…
– - Верно, -- сказал Котов, -- а без бабьего духа плохо жить. Тогда никакой радости на свете не будет. А то трудишься, работаешь, горя сколько перенесешь, а как обдаст тебя маленько этим душком, то и полегчает.
Котов снова засмеялся, но другим смехом, и глаза его сделались как щелки, и голос задребезжал. Смех его поддержал и Фома Фомич. Буфетчик поглядел сначала на одного, потом на другого, сдвинул брови, взял в руки налитую ему новую чашку и медленно, отхлебывая из нее, задумчиво опустил голову.
