Евгений Козловский - Голос Америки
Когдапосле унизительных этих мытарств, словно после тяжелой продолжительной болезни, вернулся Трупец в здание наЯузе, там уже все шло по-другому: новое начальство задвигло в эфир огромные куски натуральных заграничных передач, и только небольшие прослойки между ними были составлены Комитетом, анастыках -- для незаметности последних и вящей убедительности, подпускали давно уж, -- думал Трупец, -- списанную в архив -- ан, нет: вечно живую -- глушилочку.
Трупец МладенцаМалого окунулся в делаадминистративно-хозяйственные, обеими ладонями зажав глазаи уши свои, чтобы не видеть и не слышать того, что творится вокруг, но то, что творилось, просачивалось и под ладони, и тогдаприпоминалась ледериновая папочка, и сноваТрупцу до зудахотелось выловить всех, кто осмеливается слушать, выловить, наказать, изолировать, потому что, честное слово, для Трупцауже не существовало разницы между голосами натуральными и голосами яузскими. Понятное дело: начальство сейчас в эту затею посвящать было нельзя, даже крайне опасно, -- и Трупец решил действовать насвой страх и риск. Единственный человек, с которым дерзнул Трупец поделиться и привлечь в качестве помощника, был младший лейтенант НикитаВялх, юношасимпатичный и умный, взятый в свое время на"Голос" Трупцом по приватной просьбе старого фронтового друга, генералаОбернибесова, -- юноша, к которому бездетный Трупец относился почти как к сыну, тем более что Никите крупно не повезло с родителями фактическими.
И вот однажды после работы, не доверяя стенам собственного кабинета, пригласил Трупец младшего лейтенантапрогуляться по Андроньевскому монастырю и во время прогулки идею свою и изложил. Никитасохранил полное спокойствие налице, выслушав, но Трупец заметил по его глазам, что не верит, сомневается: клюнет ли, дескать, народ натакую грубую приманочку, натянет ли, дескать, наголовы простынки и побежит ли, дескать, наКрасную, к примеру, площадь, -выслушал спокойно и возразил только в том смысле, что без начальствас этою акцией все равно не справиться, потому что ведь надо заранее все подготовить, чтобы успеть зарегистрировать по всему Союзу кто с простынкою выскочил, что тут даже одними райотделами Комитета, пожалуй, не обойтись, придется привлекать и милициюю Нет, не знал мальчишканародасвоего, совсем не знал, не знал и недооценивал: одни, кто слушает, -- те, конечно, поверят во что угодно, лишь бы из-забугра; другие же, те, кто не слушает, абольше смотрит, наутро же, акто и до утране дотерпев, сообщат кудаследует, кто, когдаи в чем выбегал из дому наночь глядя! -- но Трупец и возражать не стал: по всему никитиному тону понял уже, что ошибся в выборе помощникаи что вообще такие деладелаются в одиночку, ачтобы, не дай Бог, не пошло шумапреждевременного, схитрил, согласился по видимости с младшим лейтенантом, что и впрямь: без начальстване стоит.
Трупец потом долго материл себя, что расслабился, раскололся как последний фраер, поделился с сопляком заветным замыслом, аведь и помощи-то от сопляканикакой реальной выйти не могло, разве записал бы со своими сыкушками текст намагнитофоне, но нахудой конец Трупец МладенцаМалого и с этою задачею справится, не пальцем делан! -- даи не в паршивых "Книгах и людх" надо давать такое объявление, ав "Программе для полуночников", в последних ее известиях, тем более что последние известия по новым порядкам идут в эфир не с пленки, анепосредственно из студии. Правда, под присмотром контролера, но того, надеялся Трупец, с помощью коньяку ли, если мужик, отпустив ли домой пораньше, если баба, нейтрализовать удастся относительно просто.
Итак, цель определилась: дорваться до студии, где прежде Трупец был полновластным хозяином, но кудав последнее время его фактически не допускали, и подложить текст объявления ведущей последние известия дикторше. И Трупец МладенцаМалого, вооружась терпением, стал поджидать пору летних отпусков, когдаопустеет большинство начальственных кабинетов и появится шанс как-нибудь вечерком остаться во всем яузском корпусе старшим по званию, -- и вот сегодня сошлось, наконец, почти все; только генерал Малофеев стоял напосту добросовестным пнем, и пришлось выключить его из игры, подсыпав в компот английского порошка.
Ну что жею Он еще принесет пользу государству, настоящую пользу. Рано, рано еще списывать его в архив! Он сумеет доказать, что кое еще начто способен! -- Трупец МладенцаМалого постоял минуточку у подъезда, послушал ухом своим чутким, как затихла, смолкласиренадавно пропавшей из глаз скорой, поглядел надушное, прящее, полупасмурное небо и, резко повернувшись, решительно зашагал внутрь, в таинственные глубины черно-серого здания нанабережной реки Яузы. 3 Как всегда, когдаприближался момент встречи с Никитою, Мэри Обернибесовабыларассеянаи, что называется, в разобранных чувствах -- и вот пожалуйста: наволосок только не врезалась в неожиданно вылетевшую с набережной Яузы, мигающую и вопящую скорую. Мэри резко, испуганно ударилапо непривычным педалям, и под визг тормозов и резины "Волгу" занесло, развернуло и бросило прямо под темно-зеленый военный грузовик, заворачивающий от "Иллюзиона", -- хорошо еще, что зарулем сидел не салага-первогодок, апожилой прапор, мужик, видать, опытный и хладнокровный: успел славировать.
Руки у Мэри дрожали, в ушах шумело, сердце колотилось так, что, казалось, слышно было и наулице, но наулице все же слышно не было, потому что сзади вовсю наступали, гудели сбивающиеся в пробку военные грузовики, и Мэри тихонечко, напервой, отъехалав сторонку, натихий пятачок-стояночку у библиотеки иностранной литературы, чтобы передохнуть и прийти в себя.
Как всегда, когдаприближался момент встречи с Никитоюю Как всегдадане как всегда! Хуже чем всегда, потому что, хотя Мэри действительно с первого еще класса, с которого они учились вместе, робелаНикиты и всю школу, и после, и до сих пор вот так вот робко бегалазаним, -- она, генеральская дочка, длинноногая рыжая красавица, вся в фирм, девица, накоторую в Торговой палате, где онаработалапереводчицей, облизывались не только свои, но и иностранцы, -бегалаи всегдачувствоваласебя перед ним Машкою-какашкою октябрятских годов; правда, после второго ее разводачто-то вроде сдвинулось в их с Никитою отношениях: он стал обращаться с нею малость приветливее, они принялись встречаться чуть ли не по дваразав неделю, и Мэри даже удалось несколько ночей провести в никитиной постели: в коммунальной сретенской комнатушке, грязной, с ободранными обоями, -- но Мэри было этого мало: онанепременно хотелазаНикиту замуж -- еще с первого классахотела, и недавно, несколько обнадеженная начавшимся с Никитою сближением, потерялавыдержку, осторожность, поперлананего как танк, -- тут же Никитаиз руки и выскользнул, и Мэри поняла, что самаразрушила, и разрушила, не исключено, необратимо, подведенную почти под стропилапостройку, которую терпеливо собиралаиз разрозненных кирпичиков вот уже много лет. Так что хуже, чем всегда.
Катастрофапроизошлаиз-заэтого дурацкого отцовадня рождения: когдаНикитасогласился поехать нанего, в сущности -- насмотрины, Мэри подумала: все! дело в шляпе! и уже расслабилась, и уже расходилась, и, поймав насебе, лихо ведущей жигуленка, никитин пристальный (завистливый, показалось ей) взгляд, выдалавдруг, самане ожидая от себя такой прыти: если женишься -- эти "Жигули" твои. Независимо от того, как там дальше развернутся наши отношения. Папкапообещал мне к свадьбе свою "Волгу", потому что ему достают "Мустанга", а"Жигули" я перепишу натебя. Низко же ты меня ценишь! -- по никитиному тону никогданевозможно было понять, шутит Никитаили говорит всерьез, однако то, что онадалапромашечку, Мэри понялаопределенно. "Жигули"! Если б ты мне "Волгу" предложилаили папашиного "Мустанга" -- тогдабыло б еще о чем разговариватью
Вот они -- последние слова, сказанные Никитою в ее адрес завесь вечер, последние перед теми, совсем уж невыносимо обидными, брошенными ей в лицо вместе с червонцем у ночного сретенского парадного, последние, если не считать коротенькой реплички: совсем как у нас домаю которую произнес Никитаскорее даже в пространство, чем для нее, когдаподдатые гости под аккомпанемент обернибесовского баянанестройно, но полные чувств, тянули одну задругою "Катюшу", "Землянку", "Летят перелетные птицы" и, как всегданазакуску -шутливый коллаж, составленный отцом из "Трех танкистов" и "Москвы-Пекина": русский с китайцем братья навек -- и пошел, атакою взметен, по родной земле дальневосточнойю -- тянули и гасили окурки в тарелках, в жиже объедков, -- и тогдаеще не хватило у Мэри соображения понять, вспомнив обрывочные сведения, которыми онаоб этом предмете располагала, что совсем как у нас домаозначает для Никиты не нечто приятно-ностальгическое, но совершенно наоборот.
Мэри, даром что выпивку отец выставил более чем соблазнительную, капли в рот не взялазавечер: чтоб можно было ни ментов, ни отцовского ворчания не опасаясь, сесть заруль и поехать с Никитою к нему наСретенку, однако, когдаони подкатили к парадному, Никитавсем видом, всем поведением выказал, что никого к себе приглашать не намерен, в щечку даже не чмокнул, и, едване до слез обиженная унизительной ситуацией, Мэри спросилав ожидании хоть объяснений каких-нибудь пустых, выяснения отношений: это всё? Ах да, извини! -- он был самалюбезность и доброжелательность. Сколько от твоей дачи досюда? Километров, я думаю, сорок. Тк -- довольно? и протянул червонец. Тут уж безо всяких едва -- тут слезы брызнули, полились из зеленых мэриных глаз, но Никита -- ноль внимания -- скрылся в подъезде, и Мэри вдруг очень стало жалко себя, и она, положив голову наруль, машинально сжимая в потном кулачке вложенную тудаНикитою десяточку, прорыдаладобрый, наверное, час, апотом врубилапервую и слабыми подрагивающими руками медленно повелаавтомобиль по косо освещенной ранним летним солнцем, покудапустынной Москве.
