Евгений Козловский - Я обещала, и я уйду

Но оназакончилась. Кассетавыскочилаиз магнитофонного зева. Иринаподвернулак заправке с надписью Абензин, полезлазакошельком и, как ни считала, как ни собиралапо сусекам оставшиеся желтенькие дазелененькие, получалось литров надвадцать пять семьдесят шестого и -- всёю 09.11.90 Иринамедленно ехалапо набережной, поглядывая по сторонам, но никто из тусующихся ей не казался, покане привлекли внимания дважгучих брюнета, прямо наулице, возле врытого в песок пустынного пляжашахматного столика, играющие огромными, по полметра, фигурами: один -- страстно, другой -- раздумчиво. То есть, внимание привлек именно раздумчивый. Онаостановилась, понаблюдалаи пропеламилым чалдонским говорком:

-- Ребята, где тут у вас можно машину продать?

Тот, который играл раздумчиво, тоже оценил Ирину вмиг и уже было двинулся к ней, как тот, который играл страстно, страстно же приятеля опередил.

-- Какие проблемы?! -- сказал с легким южным акцентом и уселся в машину столь решительно, что приятелю поневоле пришлось вернуться к доске. -Поехали, что ли?

Ирине явно жалко стало, что помочь вызвался не тот, аэтот, но ничего не оставалось делать, -- разве, врубая передачу, бросить прощальный взгляд наодинокую фигуру у столика. И поймать ответный.

-- С какого года? -- спросил тот, который играл страстно.

-- Я? -- несколько удивилась Иринавопросу, возвращаясь сознанием с пляжав салон.

-- Что вы, мадмуазель! У вас не может быть возраста. Вы -- чистая женственность. Вечная весна. Боттичелли. Я имею в виду аппарат.

-- Машина?

-- Машина-машина.

-- Папаее покупалю мы правильно едем?

Тот, который играл страстно, утвердительно хмыкнул.

-- Папаее купил, кажетсяю ну да: в семьдесят восьмом. У нас раньше старая ЫВолгаы была.

-- В семьдесят восьмом, говорите? И задок побитю

-- Это я напрошлой неделею -- попыталась оправдаться Ирина, но парень прервал:

-- Каждый изъян имеет свою цену. Потому боюсь: больше двенадцати вам, мадмуазель, занее не дадут.

-- Двенадцать?! -- обрадовалась Ирина.

От парня не укрылась ее реакция.

-- Но запрашивать надо четырнадцать. Сюда, сюда, налево!..

Несмотря назначительное расстройство чувств, Иринауспелапроголодаться забезумный этот день и, обставленная сумками и чемоданами, с денежной пачкою настолике, елане без аппетитав уличной кабине ресторанчикаЫЗолотое руноы.

Веселая компания 3 + 3, решившая, вероятно, продолжить ужин напленэре, вытаскивалаиз дверей накрытый стол, чему пытались противодействовать две официантки. Ирину привлек шум, и онамгновенно узналасреди парней того, который утром напляже играл в шахматы раздумчиво.

Компания, усмирив официанток взяткою, утвердилась-таки во дворе и продолжилапировать, аИрине уже кусок не лез в горло. Онане выдержала, решилась: всталаиз-застолика, подошла, остановилась vis-а-vis к давешнему шахматисту. Тот поднял голову, улыбнулся в приятном узнавании:

-- Продали машину? Давы садитесь, садитесь, -- уступил место. -- Володя! стул быстро!..

Иринаударилашахматистапо щеке.

-- Извините, -- сказал тот, -- но мне кажется: вы меня с кем-то спутали. Вот, -- и достал из специального кожаного чехольчикавизитную карточку с золотым обрезом. -- Тамаз Авхледиани. Архитектор из Тбилиси.

-- Спутала?! -- изумилась Ирина. -- Может, это не вы играли там в шахматы?! Может, это не ваш приятель помог мне продать машину? Боттичеллию

-- Дая егою я его, правда, первый раз в жизни видел.

-- Ага, так я и поверила. Дурочкаиз провинции. Просте четырнадцать, -обиженно передразниладавешнего страстного. -- Официально оценим, остальное сразу же наруки! А потом, говорит, в милицию иди! Ты же оценку подписалаю

-- Мамой клянусь, я его не знаю, -- апеллировал Тамаз к приятелям и приятельницам, но Ирина, плача, возвращалась уже к своему столу.

Тамаз неловко рассмеялся и стал разливать вино, рассказывая что-то по возможности весело. Иринаковырялавилкою в тарелке, приправляя котлету слезами. Однако, веселье получалось посредственное, Тамаз встал, приблизился к Ирине:

-- Сколько он вам недоплатил?

-- Разве в этом дело?! -- ответилата. -- Я б и завосемь! Я б и зашесть! Папаумирал -- оставил. Только зачем обманывать?!

-- Сколько?! -- переспросил Тамаз тверже.

-- Вот, -- подвинулаИринаденежные пачки накрай стола. -- Можете забрать и их!

Тамаз наглазок оценил сумму.

-- А обещал? Четырнадцать?

Иринанехотя кивнула.

-- Где вы остановились?

Иринапродемонстрироваласумки-чемоданы:

-- Говорили: как оформим -- довезут до гостиницы, помогут. А сами сели и укатилию

-- Пойдемте. Я вас устрою.

-- А как же ваши?.. -- кивнулаИринанатамазов стол.

-- Думаю: переживут. Не сразу, ною -- и Тамаз взял с земли иринино барахло.

-- А, -- махнулаИринарукою. -- Все равно, -- и поднялась, повесиланаплечо оставшуюся сумку.

Когдаони шли к выходу, Тамаз наминутку подвернул к своей компании.

-- А деньги, -- сказал приятелям, -- я с этого абхазавзыщу. Исключительно в интересах Справедливости. 10.11.90 Оттого, что большую тбилисскую квартиру мы ли впервые увидим, Иринали потом, позже вспомнит-вообразит в бликах прихотливого ночного освещения и в стремительном движении, сопровождающем проход Натэлы Серапионовны через две комнаты в третью, к особо пронзительно -из-занеурочности -- трезвонящему телефону, дорогая обстановка, тусклое золото корешков книг, почерневшее серебро оружия наковрах, картины по стенам, -- все это покажется еще сказочнее и роскошнее, чем есть насамом деле.

-- Тамаз? Это ты, Тамаз? Что случилось, мальчик?! -- биологическая материнская тревогазазвучит в этих по-грузински сказанных фразах. -- В Москве отец, в Москве. Вызвали. Зачем тебе отец? Что? Сколько? Десять тысяч? Где я тебе возьму к утру десять тысяч?! Попал в переделку? Абхазы, да?!

-- Только не вздумай как в прошлый раз приезжать, слышишь? -- прокричит Тамаз в телефонную трубку уличного междугородного автоматанеподалеку от ночного шумящего моря. -- Я насебя руки наложу, если не перестанешь бегать замной как замаленькимю

Сладкая медленная мелодия будет сопровождать наших героев весь следующий день: и у карстового Синего озера, в чью бездну бросит Иринакамешек под нетерпеливым присмотром вертящего ключ таксиста; и наРице, по ледяной воде которой поплывут они с Тамазом налодке; и в вагончике-малютке подземки, влекущей в глубь Новоафонских пещер; и в самих пещерах, где, по настоянию Тамазаприотставшие от экскурсии, останутся они возле разноцветно освещенных сталактитов, а, когдагруппаотойдет достаточно далеко и подсветкапогаснет, Тамаз в наступившей почти тьме попытается поцеловать Ирину, но тане дастся; и в пацхе, у стены-плетня, застолом, врытым в землю, где Тамаз не позволит Ирине выпустить рог с изабеллой, покатот не опорожнеет, сам отрежет кусок от длинной ленты козлятины, коптящейся над очагом, покажет, как зачерпывать соус ткемали кусочком лаваша: красная капельканаирининой руке; и когдаю

-- Никогда! -- засмеется Ирина, раскинув руки: не пуская в номер, и натамазово:

-- Ну, чаю просто попьем! -- останется непреклонна, и архитектор сновасдастся: -- Ладно, -- скажет, -- в таком случае едем к моим друзьям; вечер продолжается.

-- Мы там будем одни? -- спросит Ирина. -- Поздно уже!

-- Что ты, дорогая! В этом доме всегдастолько народую Только мне надо по пути заскочить напочтую

и лишь там, у тамазовых друзей, уступит национальному грузинскому мотиву, под который архитектор, в окружении веселой, отхлопывающей такт компании (иринино внимание привлечет живое лицо немолодой женщины, особенно азартно бьющей в ладоши;

-- Кто такая? -- поинтересуется Иринау соседа;

-- Гостья, из Парижаю)

станет эффектно, артистично танцевать что-то горское, но прервет танец: вдруг, внезапно, неожиданно, и, схватив Ирину заруку, потащит к выходу:

-- Ты былакогда-нибудь ночью намаяке?

-- Намаяке? -- снованевпопад расхохочется Ирина.

-- Эй! кудавы?! -- понесется им вслед. 11.11.90 Большой теплоход, сияющий огнями, разворачивался в миле от берега. Реликтовые сосны ровно шумели, дезавуируемые пунктиром маячного света. Иринастояла, закинув голову, и глубоко всем этим дышала; Тамаз неподалеку пытался всучить червонец маячному смотрителю.

-- Пошли! -- крикнул во тьму, договорившись. -- Эй, Ирина!

Онавыпалаиз странного своего состояния.

-- Ничего не трогать! со стороны моря лампу не перекрывать! -- по-армейски прикрикнул сторож, сторонясь от входа.

Поднимаясь крутой лестницею, Тамаз тянул Ирину заруку. Наверху, накруговом балкончике, свет слепил почище фотовспышки, и глазазанедолгие мгновения темноты не успевали к ней привыкать.

-- Вот, -- сказал Тамаз, доставая из многочисленных карманов кожаного пиджакапачки десятирублевок. -- Торжественно вручаю. Справедливость одержалапобеду.

-- Не возьму, -- ответила, помрачнев вдруг, Ирина.

-- Почему?

Онакачнулаголовою:

-- Значит, ты все-таки связан с ними, -- и пошлак выходу.