Элла Медякова - Ленинградская история
Смотрел он на меня при этом с ненавистью. Да, несомненно, это была настоящая ненависть: я умираю, а ты остаешься на земле...
Я хотела было напомнить, как некто волшебный когда-то положил мне в волосы светлячка, но не успела, потому, что он сказал:
- Очевидно, ты сама перепутала снимки черепов твоих личных любовников. А теперь мне всю душу измотала этими снимками...
А я-то полагала, что душу измотал именно он! Тогда я промолчала, по своему обыкновению, ставшему привычкой, пошла в ванную и попила воды.
Я бесцельно кружила по кладбищу, удаляясь от чугунного креста. Памятники, памятники прежним существованиям: ...пусть камнем надгробным ляжет на жизни моей любовь... И я вернулась опять к чугунному распятию, под которым теперь лежала та - величественная, наконец-то признанная миром. Начинало смеркаться. И мне стало несколько страшновато, хотя я материалистка. Чего я боялась? Что он сюда явится? Если годы и годы не приходил ко мне живой, то чего это явится мертвый? И в Комарово? Он же наверняка лежит при крематории в виде серого порошка в пластмассовой урне. И где носится его озлобленный дух? Где-то в других мирах, где наверняка царствуют другие законы высшего уровня доброты и прощения. Мне же остается снимок его черепа и тьма воспоминаний. Даже портрет его бабушки в резной дубовой раме и его школьная медаль достались не мне, а его соседям. А где мои письма? Где они?..
Тут я почувствовала, как моя ненависть к тому, умершему, перешла все границы. Я прямо кипела от злости. Пусть только явится, хоть в виде привидения, и скажет что-нибудь из своего последнего репертуара. Вроде того что ты сама не представляешь, что такое любовь. А я ему - вот ты мне и расскажи, если теперь неземной. И мы будем долго, с наслаждением переругиваться, я знаю. Потом я спрошу его: зачем ты пропил это - нашу бесценную любовь?
Надо было срочно обойти чугунное распятие, и, может, я найду какую-нибудь надпись, стихи, что ли, которые меня успокоят. Я обошла крест, - нет, ничего не написано, были только даты рождения и смерти той, которая в марте 1965 года так озорно мне подмигнула. И, как озарение, я вдруг вспомнила, - он так доверчиво сказал мне всего три месяца назад на Каменном острове, когда мы уже с диагнозом стояли на остановке трамвая:
- Мне кажется, я сейчас подохну!
Действительно, стоял жуткий мороз. И я сняла с себя шарф и обмотала им его большую голову, в которой поселился рак. Помнится, ты подумала тогда, что шарф этот теперь придется выбросить. Как стыдно! Ведь наверняка он конец свой уже знал, только придуривался. Иначе почему попросил забрать все - свои школьные дневники, письма, мебель. А в одном его письме он некогда так тебе написал: "Я не знаю, много или мало я тебя любил, но я тебе отдал все, что имел!"
...Называй же беззаконницей, надо мной глумились со зла: я была твоей бессонницей, я тоской твоей была... И он наверняка тебя тогда прогнал, чтобы ты не увидела его конец - такой страшный.
Земная любовь, увы, не может не быть такой жестокой, потому что... да что тут говорить! Ах ты, мой незабвенный!
...Радостно и ясно завтра будет утро. Эта жизнь прекрасна, сердце, будь же мудро.
Сказание о реке Морье, или История одного дивана
Пять лет назад поздней осенью я вместе с человеком, которого долгие годы любила, поехала в лес на старом своем "Москвиче" с ручным управлением. Машина тогда еще ходила, несмотря на мои постоянные сомнения на ее счет. С нами были две собаки. По дороге мы с моим другом слегка повздорили: я долго петляла по шоссе, опасаясь с него съехать, а он предлагал мне свернуть прямо на луг, к самой речке Морье. Чуть позже я все же съехала к речке, а машину поставила на узкой тропинке. И правильно сделала, потому что при ближайшем рассмотрении луг оказался болотом.
С некоторых пор мой спутник начал меня раздражать. Он был похож на растение, которое долго не поливали, и оно скукожилось, словно жить ему было лень, да и незачем. И нет ни цветов, ни плодов. Всем своим видом он показывал, как ему все надоело. И особенно раздражали его мои энергичные подвижные собаки.
Отвернувшись от него и рассматривая коварный луг, я невольно вспоминала свои повседневные дела, даже небрежное и поверхностное выполнение которых должно было занять не один день. Главное же дело сейчас заключалось в том, что в трех километрах от этой речки, в чужом дачном домике меня ждала моя старая мать, которую надо было спешно везти в город, в тепло.
И вообще, зачем я поехала в этот лес, к этой речке? И какие грибы в такое время года! Недовольные друг другом, мы поспешно разошлись с корзинками в руках якобы по грибы. Я с собаками пошла направо, он налево. Вместо того чтобы искать грибы я села на пенек и огляделась. Мои собаки, побегав вокруг и угомонившись, уселись рядом. Река Морье выглядела безотрадно. А с серого неба вдруг посыпался реденький снежок. В голове проносились разные мысли: "Куда делась наша пылкая любовь? Почему она так жестоко и безоглядно ушла?" И т.д. и т.п.
Множество людей задают себе эти и другие вопросы, на которые, увы, нет ответов. И непонятно, зачем мне теперь на него глядеть и ездить с ним в леса? Ведь в моем теле давно уже отбушевали бури и страсти. Может быть, я боюсь надвигающейся старости? Но ведь в этой боязни, такой естественной, я в мире не одинока. Многие дуры думают, что их будут любить вечно за их личные страдания, телесные и душевные, пережитые по милости того, кого они любили в молодости. Но только пусть он не оправдывается, раз меня разлюбил - он абсолютно волен в своих поступках, ведь он всегда (как, впрочем, и я вслед за ним) провозглашал личную свободу.
Сейчас же, сидя на берегу речки, я думала, что в моей жизни великих несчастий, по-видимому, уже не предвидится. Может быть, судьба все же поднатужится и преподнесет мне еще что-нибудь интересненькое? Ведь вроде все уже было - и радостное, и ужасное. Мой возлюбленный практически не отдал мне ни руки, ни сердца, а то, что давал раньше, мне теперь ни к чему, потому что не по возрасту.
...Я достала бутерброд, завернутый в газету. Бутерброд был неприглядный, как и моя теперешняя жизнь. И он не мог позаботиться взять с собой что-нибудь более съедобное, чем этот кусок хлеба с огурцом! Нести другому человеку радость! Но, как известно, радость - птица редкостная. Правда, она может быть заменена чем-нибудь другим, например терпимостью, что тоже совсем неплохо в нашем возрасте. Не синяя птица счастья, а желтый попугай терпения. Кстати, зачем он мне теперь нужен, такой угрюмый? Ведь я сейчас живу по абсолютно другим законам, чем в молодости.
И я еще раз огляделась вокруг. Падал снежок. Ни слева, ни справа своего спутника я не обнаружила. Романтики захотела на старости лет - так вот получай! Снег, река. Один берег зеленый, как моя прошедшая молодость, другой - высокий, глинистый, скользкий. Вот и ранняя луна. Осклабившись, она словно хотела мне сказать: если теперь тебе неуютно, плохо и одиноко, значит, раньше было слишком хорошо. Плати, голубушка.
Потом на луну наехали два облачка. Они ехидно мне улыбнулись и расползлись в разные стороны. Мне стало неуютно и страшно. Я посмотрела на часы: шел шестой час вечера, скоро стемнеет, и вспомнила о старой маме, ждущей меня в холодном домике. Как хорошо было бы выпить сейчас с нею горячего чая и послушать в который раз ее воспоминания о далекой молодости.
Потосковав еще немного, я опять села на пенек и раскрыла роман "Сулейман Великолепный". Вот мужчина, которого я могла бы любить вечно! Но, увы, он жил четыреста лет назад.
Через два часа появился мой бывший возлюбленный, и я по старой привычке хотела было его обнять, но рука не поднялась.
- А я уже собиралась подать заявление в милицию о пропаже старого верного любовника...
- Черта с два они станут нас искать...
Оставив его возражение без комментариев, я кротко попросила нарвать мне рябины. Попросила, чтобы через пять секунд испугаться, потому что он нагнулся за веткой и вдруг упал в воду. Я протянула было ему свою палку, чтобы он смог ухватиться за нее и выйти на берег, но поскользнулась и чуть сама не угодила в реку. Его кепка поплыла, очевидно, к Ладожскому озеру.
Минут через пять он все же вылез, и тут только я поняла, что он смертельно пьян. И когда успел, и где нашел спиртное?
- Ну и черт с тобой! - воскликнула я со злостью. - Плыви себе за своей кепкой хоть в Тихий океан!
Сказав это, я направилась к машине. Увы, все четыре колеса были спущены. Может быть, на этой тропинке еще со времен Второй мировой войны остался кусок ржавой колючей проволоки, но факт был налицо - моя машина уткнулась прямо в зеленую еще траву и выглядела как некий издыхающий конь, правда, зеленый. Луна выкатила на меня бесстыжее желтое око - доигралась, голубушка!
Спаситель прибыл после девяти вечера. Молодой, бесшабашный, веселый, кудрявый, он ехал на тракторе. Ханжой я никогда себя не считала, и несмотря на теперешний свой возраст, невольно усмехнулась: вот была бы лет на двадцать моложе, то и... Естественно, в пику тому, который валялся где-то на берегу, мокрый и пьяный. Я еще раз оглядела веселого спасителя.
