Алексей Семенов - Магнит
И что же теперь ему надо было делать? Вынюхивать у одно классников, куда могла запропаститься эта гадина Мохов? Лазить по чердакам и подвалам? Обзванивать больницы и морги? /что наверняка уже сделали любящие родители/. Впрочем, формальностями Бург пренебрегать не стал и принялся вынюхивать, лазить и звонить, хорошо понимая, однако, что занимается пустым делом. Но даже им надо было заниматься добросовестно.
10"Б" встретил новость веселым гоготаньем. Дескать, "загулял Моховик" или даже "знали бы где находится - сами бы туда сбежали".
Оскар Александрович такие заявление не воспринимал, в отличии от Аллы Евгеньевны, которая подслушивала под дверью и как только раздались первые возгласы - ворвалась в аудиторию и устроила всем грандиозный разнос...
В городском морге работал телефонный автоответчик, от которого невозможно было добиться ничего толкового.
На чердаке гимназии и без Мохова было полно всякой гадости, от заплесневевших портретов членов Политбюро до обезглавленного пластмассового скелета меч-рыбы. А Мохов не только отсутствовал, но и никаких следов его обнаружено не было, если только не он оторвал у рыбы голову.
10"Б" действительно не слишком серьезно отнесся к тому, что их одноклассник не ночевал дома. Во-первых, кое-кто из десятиклас сников это делал неоднократно/ например - Егор Бахманов. Поговари вали, что у него где-то на стороне уже есть годовалый ребенок. Егор многозначительно не подтверждал, но и не отрицал этого/. Вовторых, Олег Мохов был не из тех, к кому можно относиться всерьез. К его выкрутасам давно привыкли, как привыкли уже к дождливому лету или безвкусному теплому чаю в гимназической столовой.
Сегодня обсуждались вещи куда более интересные и серьезные только что вышедший сборник лучших песен "Сопли-2000" и саундтрек к фильму "Групповое самоубийство". Нина Печкина "Групповое само убийство" посмотрела уже трижды и ждала сегодня после гимназии новую встречу с любимыми героями и композициями. Правда, Толику Гурееву ни фильм, ни саундтрек к нему не нравились и все смотрели на него как на развесившего сопли самоубийцу.
Была еще одна тема, по сравнению с которой исчезновение Мохова было пустячком. Дуся Бахманова - сестра-близнец Егора, кажется, всерьез увлеклась Ахмедовым из 11"Б", а ведь все были уверены, что у нее роман с Леонидом Игоревичем, преподавателем физики. /Знал бы об этом сам физик - с ума бы сошел. Ведь ничего не было. Просто на новогоднем вечере они вместе танцевали вальс/.
Кроме того, Дусю давно /вторую неделю/ любил Стас Комов, одна из самых заметных личностей класса. Но Бахманова по непонятным причинам обходила его стороной. Чем Комов был хуже Ахмедова никто понять не мог. Именно эту тему и обсуждали на последних уроках Стас и его сосед Егор Бахманов / только на уроках, потому что на переменах было некогда/. Егор обещал Стасу поговорить с сестрой и направить ее любовные порывы в нужном направлении.
Тише всех, предпочитая ничего не обсуждать, вела себя Юля Гуляева, что на нее было совсем непохоже. Но мало ли что заставило ее так вести? Иногда привычная жизнь надоедает, хочется сменить не только прическу, но и кое-что посущественней. Бывало, даже Егор Бахманов становился до отвращения примерным и занимал третьи места на олимпиадах по литературе и английскому. А потом уходил в загул. Правда его родители, в отличии от некоторых, в гимназию не звонили и панику по пустякам не поднимали.
В общем, 10"Б" действительно не слишком серьезно отнесся к тому, что Мохов не ночевал дома.
А Оскара Александровича тем временем уже занесло в подвал, где пахло всеми цветами радуги, то есть красками, оставшимися от летнего ремонта. Проводником вызвался быть столяр Шуйский, но не преуспел, и вскоре следствие благополучно зашло в тупик, в заключении потревожив мышиное логово. Пришлось Бургу спешно возвращаться, идти на вахту, чтобы звонить домой и говорить - по какой причине он задерживается. Но делал это Оскар Александрович неохотно.
И твой сверкнувший молнией восторг
Стряхнут, как будто пепел с
сигареты.
из книги(5)
Возможно, бегать по дурацким чердакам и подвалам - занятие более увлекательное, чем общение с женой Таней. Конечно, так было не всегда. Когда-то Бург по Тане с ума сходил. Время показало, что не без последствий. Еще до знакомства, когда учился в своем родном Питере, почти ежедневно видел ее на ближайшей к дому станции метро, привык к ней и, однажды прибегнув к помощи друзей, узнал номер ее телефона, запомнил его и до сих пор, спустя двадцать с лишним лет, мог по памяти повторить эти заветные цифры несмотря на то, что номер телефона был не танин, а приемной какого-то "Рыбоконсервного" завода, что означало - розыгрыш друзей удался на славу. Но расстраиваться было некогда. Он вообще обошелся без телефона. Дождался ближайшей пятницы и, в привычный час, прямо на эскалаторе, пригласил ее на танец. Она, разумеется, отказалась. Танцевать на эскалаторе было ужасно стыдно. Иначе и быть не могло. Тем не менее это была почти победа, потому что ни с кем другим она танцевать не стала. Впрочем, больше никто и не приглашал.
Оставалось ждать следующей пятницы, для того чтобы пригласить Таню на настоящие танцы во Дворец Культуры. Однако, из-за переноса пятницы на воскресенье, а субботы на понедельник, долгожданный вечер наступил несколько позже, зато был необыкновенен. Он проводил Таню домой. Деревья в начале того удивительного мая казались прозрачны, ветер, утративший недавнюю настойчивость, вел себя настолько сдержанно, что даже на расстоянии вытянутой руки было слышно дыхание друг друга. Но нет, никаких вытянутых рук не требовалось. Были пустые и оттого звонкие разговоры, к полуночи слегка приглушенные расплывшейся темнотой. Глупости, сказанные в тот вечер, были не только милы, но просто образцово-показательны. Ведь не Парменида же им было цитировать? Никто не собирался друг друга поражать остроумием или красотой, или добропорядочностью.
Оскар чувствовал Таню так, как не чувствовал до этого ни одну женщину. Все - и легкие, без искусственного головокружения, духи, и моментальные вспышки ее улыбки, и почти подростковый тембр голоса, - вели его верной дорогой. Впервые он не подбирал слов, не следил за своей походкой, а просто говорил и шел. А если замолкал и останавливался, то никакого объяснения не требовалось. По словам Тани, она тоже ощущала нечто подобное, хотя к этому добавлялось еще и чувство защищенности./Кто бы мог подумать./ Так продолжалось пять месяцев до свадьбы и дня четыре после нее.
Поговорив с женой по телефону, Оскар Александрович порылся в классном журнале, выписал на бумажку имена-отчества родителей Мохова и потом им позвонил, поинтересовавшись - не объявлялся ли сынок? Ответил, впрочем, не отец и тем более не мать, а брат, чьего имени, понятно, в классном журнале не значилось.
- А, засуетились? - зло сказал брат. - А раньше о чем думали?
Оскар Александрович хотел объяснить, о чем он думал раньше, но не сделал этого, потому что получилось бы слишком грубо. Грубить же человеку до того, как узнал его имя - дурной тон, черт возьми.
Выяснив главное, а именно то, что Олег Мохов домой не возвращался, Бург изобразил помехи на линии и под этим предлогом не попрощавшись, прекратил разговор.
Мимо вахты шныряли гимназисты, болтая на отвлеченные темы. Вахтерша Марфа Семеновна кипятила воду на электрической плитке. /Такое ощущение, что кипятила ее всегда/Шуйский, наморщив лоб, стучал киянкой по оконной раме. В общем, жизнь кипела, и не только благодаря электроплитке.
Оскар Александрович взглянул на часы. Пять минут пятого. И тут же возле гардероба мелькнула зловещая тень Аллы Евгеньевны, отчего Бург вздрогнул и поспешно скрылся за большим щитом с расписанием занятий, чтобы оттуда рвануться на второй этаж. По дороге не забыл заглянуть за огнетушитель - вдруг там и засел злодей Мохов?.. Даже ладонь просунул, но всего лишь вляпался в заботливо прилепленную кем-то жвачку. Кем именно? Ясное дело - Моховым.
Брезгливо одернув ладонь, Оскар Александрович с растопыренными пальцами направился к себе в кабинет - мыть руки. Одновременно смыл грязь чердака и подвала, уселся верхом на первую парту и, покачивая ногами, стал думать о том, что занимается ерундой. Все то, что не имеет непосредственного отношения к Латинской Америке только так и называется. В сердцах захотелось выругаться, но какимнибудь особенным образом, не затасканными словами.
Несколько лет назад Оскару Александровичу на глаза попался рассказ с характерным названием "Поганый латинянин". Каждое новое упоминание имени главного героя отмечалось тем, что оно на одну букву становилось короче. Первоначально героя звали Иероним Вест, затем Ероним Вест и так далее, пока не осталась похожая на игрушечную виселицу для близнецов буква "Т". Потом и ее не стало. И герой немедленно умер. Но по мере уменьшения количества букв все красочнее становились прилагаемые к имени эпитеты, позаимствованные автором из воинских повестей Древней Руси. Такими награждали в старину в повестях иноземцев. А Иероним Вест как раз им и являлся. Первоначально он был всего лишь "окаянный", далее уже "душегубец", а заканчивалось все заковыристым "иноязычником диким, змеем мерзким, аспидом свирепым, омраченным тьмой греховную". И тут же радостно добавлялось "тебя нет".
