Океан на двоих - Виржини Гримальди
Мима меня обнимает. Она сдерживает свое горе, уступая место моему. А ведь я знаю, как она тоже любила общество Мистера Картошки. Все дни он проводил с ней. Она связала ему попонку для холодных дней и, невзирая на мой запрет, часто выкладывала остатки обеда в его миску.
Не знаю, как буду жить без него.
Я звоню Эмме, мне нужно с ней поговорить, как всегда, когда мне плохо. Попадаю на автоответчик, она, наверное, на работе. Оставляю ей сообщение.
Мы сидим так довольно долго, может быть, час, не зная толком, что делать. Слегка оглушенные.
– Хочешь, пойдем к ветеринару? – предлагает Мима. – По-моему, дальнейшим должен заниматься он.
Она не произносит это слово. Кремация. Такие слова говорят шепотом или заменяют многоточием.
– А можно похоронить его в саду?
Рыдание не дает мне договорить.
– Мистер Картошка упокоится под гортензиями, – отвечает Мима.
Я улыбаюсь. Она воевала с ним, чтобы он не задирал ногу на ее гортензии.
Мима говорит, что надо насыпать в яму негашеной извести, прежде чем закопать. Я еду в магазин, взяв с нее обещание не начинать ничего без меня. Подходя к стоящему на тротуаре скутеру, я замечаю машину Жоакима, припаркованную у его дома. Я думала, он на работе, и не хотела его тревожить, но он здесь, его руки здесь, его губы здесь, его голос здесь, он обнимет меня крепко-крепко и соберет воедино все рассыпанные кусочки.
Я толкаю калитку, его родители в это время работают, мне ничего не грозит, его мать меня не укусит. Стучу в дверь, никто не отвечает. Я обхожу дом, заглядываю в окна. Мое лицо залито слезами. Никогда еще он не был мне так нужен. Я нахожу его у него в комнате. Наши глаза встречаются сквозь стекло. Не знаю, что он читает в моих, но в его взгляде все написано ясно: «Черт, я спалился, трахая другую женщину».
Тогда
Октябрь, 2007
Эмма – 27 лет
Выйдя из бассейна, я обнаруживаю на автоответчике два сообщения.
Решаю прослушать их позже, сначала звоню учительнице класса, в котором прохожу практику, потом Алексу.
– Я приду попозже, сердце мое. Надо зайти кое-что купить. Тебе что-нибудь нужно?
– А, да! – отвечает он. – Йогурты кончились, можешь захватить?
– Ванильные, да?
– Да. До скорого, малыш. Скажи, хорошо же было утром…
Я не высушила волосы, с них течет на спину. Для конца октября тепло, но меня трясет.
Я покупаю все по списку. Сначала бакалею, потом молочные продукты, под занавес замороженные. У кассы вдруг вспоминаю, что не взяла кофе. В первый момент думаю притвориться, что забыла про него, ведь если я уйду, потеряю место в очереди, народу тьма, а мне хочется домой. Но я знаю, как Алекс любит кофе. Выхожу из очереди и качу тележку к секции завтраков.
Я держу в руках два пакета, когда звонит телефон. Я не помню, какой Алекс предпочитает, крепкий или мягкий. Ставлю на место мягкий и отвечаю.
Это Мима. Мне приходится просить ее повторить несколько раз, я не понимаю ни слова. Кажется, она плачет. Сделав глубокий вдох, она выговаривает:
– Дорогая, твоя сестра в больнице. Она сделала глупость.
Крепкий кофе из порванного пакета рассыпается у моих ног.
Сейчас
11 августа
Эмма
7:52
Полный штиль. Океан дремлет, гладкий, как озеро. Я захожу в воду медленно, стараясь не вызвать ни малейшего волнения. Вода прозрачна: погрузившись по плечи, я вижу свои ноги. Пальцы уходят в песок. Пляж пуст, но вдали, у скалы Святой Девы, я замечаю раннего пловца. Отрываю ноги от дна и плыву брассом. Вода скользит по моему телу, я погружаю голову, выныриваю, вдыхаю. Плыву на глубину, не оборачиваясь. Каждый вторник по утрам в муниципальном бассейне я проплываю дорожку за дорожкой, не делая перерыва. Я прихожу к открытию, когда в бассейне мало народу, и, гребок за гребком, удаляюсь от своих горестей и тревог. Но я забыла, до какой степени живой я чувствовала себя в океане, с его течениями, безбрежностью, тайной, его соленым вкусом, а быть может, и опасностью.
Я миную пробитую скалу[14], как вдруг судорогой сводит ногу. Выпрямляю ее, тяну носок, но боль не проходит, плыть я не могу. Меня охватывает паника, я задыхаюсь, озираюсь в поисках спасения. На пляж вышел старик с чайками. Иногда я представляю себе свою смерть, но кончить пищей для рыб и птиц никогда не входило в мои планы. Откидываюсь назад, ложусь на спину, вода сама несет меня. Закрываю глаза и сосредоточиваюсь на дыхании, на ощущении прохладной воды на моей коже. Мало-помалу тело расслабляется. Я чувствую это, сантиметр за сантиметром. Сначала стопы, икры легчают, тихий плеск вокруг моих пальцев, ласковое солнце на лице, спину отпускает, дыхание замедляется, мысли смолкают, в ушах тишина. Я погружена в стихию, парю в невесомости, каждая клеточка моего тела прислушивается, и я чувствую себя живой. Частью огромного целого, которое было до меня и будет после. Эфемерной и вечной. Слеза пробивается сквозь ресницы, скатывается по щеке и сливается с океаном.
8:12
Не спеша выбираюсь на берег.
Я идеализировала эту неделю. В предшествующие ей дни, борясь со своими страхами, я убеждала себя, что она будет отличной. Это не так. Она лучше. Она полна несовершенств, непринужденного молчания, громкого смеха. Эта неделя похожа на наши прежние времена в той мере, в какой она нас объединила. Я вновь обрела Агату, но не совсем такой, какой ее оставила. Она верна себе, такая же пылкая и склонная к крайностям, но я чувствую, что она стала увереннее, словно выбралась из густого тумана. Пять лет каждая писала свою жизнь от первого лица в единственном числе. На короткий момент вдоха мы свернули с общей дороги и пошли параллельными путями. Этот крюк длиной в пять лет объединил нас. Мы могли измениться, не узнать друг друга или, наоборот, совсем не измениться и друг друга не выносить, но нам понадобилось меньше минуты, чтобы продолжить путь бок о бок. Нас связывает нечто более мощное, чем все ссоры, более прочное, чем все различия, теперь я это чувствую и этим сильна.
Когда я вышла из воды, поднялся легкий ветерок. Я бегу к своим вещам, чтобы закутаться в полотенце. Старик с чайками, зарывшись ногами в мокрый песок, бросает корм в воду. Я приветствую его кивком головы.
– Вали отсюда, засранка! – отвечает он.
Я вытираюсь, ломая голову, почему этот человек так агрессивно отвергает человеческие отношения. Может быть, он до такой степени несчастлив, что защищается. Или люди, которых он встречал, приносили ему только горе. Мне бы хотелось показать ему, что не все желают зла, что можно быть вежливым и дружелюбным, ничего не ожидая взамен и не стремясь обидеть. Я надеваю платье и подхожу к нему, уверенная, что всего можно добиться лаской, если найти нужные слова.
– Месье, я восхищаюсь тем, как вы каждое утро приходите кормить чаек.
Он не сводит глаз с горизонта, продолжая бросать птицам пригоршни корма. Вблизи я вижу, что это креветки и маленькие рыбки. Никаких признаков того, что он меня услышал. Я не сдаюсь:
– Похоже, вы делаете это давно?
Старик медленно поворачивает голову и смотрит на меня. Чайки с криком кружат вокруг нас. Глаза у него почти прозрачной голубизны, а кожа неестественно гладкая. Я улыбаюсь и повторяю вопрос:
– Вы делаете это давно?
Он запускает руку в сумку и, зачерпнув горсть креветок, швыряет
