Глазами ребёнка. Антология русского рассказа второй половины ХХ века с пояснениями Олега Лекманова и Михаила Свердлова - Виктор Владимирович Голявкин

Мальчик улыбнулся, и ему захотелось рассказать матери про телеграмму и про то, как он ночью боялся, когда она лежала неподвижно.

Но вдруг старик рядом крикнул:

– Сестра, женщина умирает!

Мальчик встал с койки и увидел, что мать хрипит и шея её выгибается, а голова глубоко погружена в подушку.

Подошла сестра, взяла мать пальцами за подбородок, а потом привычным движением натянула одеяло ей на лицо. Одеяло приподнялось, и мальчик на мгновение увидел жёлтую ногу и голый живот.

Он смотрел на неподвижный теперь бугор, укрытый одеялом, и странное безразличие, какое-то странное спокойствие овладело им. Он подумал: “Вот и всё”, – и пошёл из палаты в коридор.

Его догнала сестра.

– Ты ложись, – сказала она, – ты больной.

– Где моя одежда? – спросил мальчик. – Я должен сейчас ехать дальше.

Сестра что-то говорила ему, но он не слышал, что она говорит.

В коридоре были какие-то женщины с сумками, наверно, просто прохожие; как они туда попали, неизвестно. Они смотрели на мальчика, и кто-то спросил:

– В чём дело?

И кто-то сказал:

– Вот у мальчика мать умерла.

И кто-то приложил платок к глазам. А мальчик сидел на деревянной скамье в коридоре, дрожа от холода, и не смотрел на всех этих людей. Он вдруг подумал, что, когда он приедет в свой город, мать встретит его на вокзале.

Он был уже не маленький и понимал, что мать его умерла, и всё-таки он так подумал.

– Я хочу уехать домой, – сказал он доктору.

– Ты не глупи, – сказал доктор, – вылечишься, поедешь.

– Я уже здоров, – сказал мальчик. – Где моя одежда?

В это время с улицы кого-то внесли на носилках. Сзади шёл здоровенный мужчина и громко плакал, сморкаясь. Доктор махнул рукой и ушёл следом за носилками. А сестра сказала мальчику:

– Жди здесь. – И тоже ушла.

Она вернулась минут через двадцать и повела мальчика в кладовую.

Она вынула из мешка его мятую одежду, и он начал одеваться. Потом она вынула из другого мешка пальто, пуховый берет и туфли матери и скатала всё это в узел. Она долго писала что-то на бумажке с лиловой печатью и спрашивала мальчика его имя и куда он едет.

– А в платье мы её похороним, – сказала она. – Распишись за вещи и деньги пересчитай.

Он не стал пересчитывать, расписался и пошёл к дверям. Сестра окликнула его и сунула в карман бумажку с лиловой печатью.

Ночью навалило снегу, труба теперь стояла не на кирпичном фундаменте, а на громадном сугробе. Мальчик прошёл мимо и вспомнил, как вчера отдыхал здесь и держался рукой за проволоку. Потом он заметил, что идёт по снегу, рядом с протоптанной тропинкой, и, наверно, поэтому так устал. Спина и шея у него были мокрыми от пота, а правая рука, которой он прижимал к себе узел, совсем окоченела.

Он вышел на площадь у вокзала; она была совсем незнакомой, тихой и белой. Дом с башенкой был другой, низенький, и очередь другая, и старуха больше не торговала рыбой.

Он вошёл в вокзал, и его начали толкать со всех сторон. Людей было много, и они все лезли к кассам; мальчик сразу понял, что ему ни за что не пробиться к кассам. В толпе его прижали лицом к какому-то кожаному пальто, и, пока их мотало вместе, мальчик успел привыкнуть к этому желтому пальто, а запах кожи он всегда любил.

– Дядя, – сказал он, когда их вытолкнули на свободное место, – закомпостируйте мне билет.

Дядя ничего не ответил, лишь мельком взглянул на мальчика, морщась, потирая ушибленный об угол локоть.

– Я уплачу, – сказал мальчик.

– Сопли утри, богач, – сказал дядя.

Он опять кинулся в толпу, а мальчик вспомнил, что вещи остались у женщины в железнодорожной шинели, и пошёл её искать.

Он долго ходил по перрону, замёрз и пошёл греться в зал ожидания. Все скамьи были заняты, он сел на подоконник и увидел дядю в кожаном пальто. Тот возился у громадного чемодана, прижимал его коленом и затягивал ремень, а рядом, на скамейке, спали женщина в точно таком же кожаном пальто и толстячок, удивительно похожий на дядю; мальчик сразу обозвал его про себя “маленький дядя”.

Дядя, наверно, почувствовал, что на него смотрят, и обернулся.

– Вот я тебе! – сказал он. – Чего надо?

– Я тоже жду поезда, – сказал мальчик и показал билет. Вместе с билетом мальчик вытащил ещё несколько бумажек, и две из них упали на пол.

Одну подобрал мальчик, другую дядя.

– Что за филькина грамота? – спросил дядя, близоруко щурясь.

– Это справка из больницы, – сказал мальчик.

Дядя надел очки, прочитал и сразу заторопился.

– Ну-ка, пойдём, – сказал дядя, толкнул спящую женщину и положил около неё узелок мальчика, а самого мальчика взял за плечо.

Он провёл его через зал ожидания в коридор, где у двери толпилось много людей, но дядя показал справку, и их пропустили. В комнате за дверью было тоже много людей, и какой-то сидевший за столом железнодорожник начал кричать, но дядя показал справку, и железнодорожник перестал кричать.

– А где хлопец? – спросил он, и дядя быстро вытащил мальчика из-за чьих-то спин.

– Это вас вчера сняли с эшелона? – спросил железнодорожник.

– Нас, – ответил мальчик.

– Зайдёшь в камеру хранения, заберёшь вещи. – И что-то написал на бумажке.

– Земляки, – сказал дядя. – Довезу, как родного сына.

– Ладно, – сказал железнодорожник и что-то написал на другой бумажке.

– Только у меня семья, – сказал дядя, прочитав бумажку, – жена и сын… Будет два сына.

– Ладно, – сказал железнодорожник и переправил цифру в бумажке.

– Пошли, пошли, дружок, – сказал дядя и обнял мальчика за плечи.

Он повёл его на перрон, в камеру хранения, и мальчик получил вещи: два узла и два чемодана.

Один узел и чемодан взял дядя, а другой узел и чемодан взял мальчик, и они пошли в зал ожидания.

Здесь он усадил мальчика на скамью, пошептался с женщиной в кожаном пальто и ушёл.

Женщина была с кудрявыми волосами, низенькая и толстая. Она покачала на коленях “маленького дядю”, запустила ему руку за воротник, похлопала по шейке и сказала:

– Вот видишь, мальчик не слушался маму, и она умерла. Если ты не будешь слушаться, я тоже умру.

– А как она умерла? – спросил