He как у людей - Ребекка Хардиман
Но это все ему давно знакомо. Чего он не знает, так это того, как Роуз проводит свои вечера. Почему-то ему представляется, как она поедает мидии с чесноком и лингвини в роскошной квартире с фигурными полками, заставленными всяким барахлом, или с закрытыми глазами играет Сати на своем детском пианино, и тут ее короткий шелковый халатик распахивается…
Он бы не опоздал, если бы не Киран — тот только что позвонил из школы, срочно понадобились кроссовки для физкультуры. Он любит детей, но их потрясающее умение без всякого злого умысла уничтожать любое удовольствие, любую отдушину в его жизни, от попытки вздремнуть после обеда до теннисного матча или назначенного свидания, просто убивает — ну правда, это совсем не смешно. Кевин, тихонько чертыхаясь, бросает взгляд на электронное табло настенных часов, чтобы сверить по ним свои наручные, и вдруг видит, что перед окошечком кассира стоит Сильвия — как ее там… в общем, помощница его матери.
Сильвия проталкивает бланк под стеклянную перегородку и несколько раз громко повторяет: «Снять деньги», словно она где-нибудь в Хорватии или в Португалии, а не в англоговорящей стране. Наконец кассир отсчитывает стопку банкнот, и Сильвия в своих розовых сапогах из крокодиловой кожи разворачивается и идет по направлению к Кевину.
Кевину не до светских бесед: он впадает в панику — как будто Сильвия может догадаться по его лицу, куда он собрался. Он отворачивается и утыкается в экран телефона, чувствуя легкие угрызения совести. Надо бы, конечно, поздороваться и спросить о маме. Вот тебе и кодекс чести! Любой, кто способен терпеть Милли Гогарти изо дня в день, заслуживает как минимум приветствия. Но мысль о том, что он только что стал на шаг ближе к своим деньгам и, следовательно, к свиданию, возвращает его к мечтам о Роуз Берд. Он воспроизводит в памяти момент, когда она непринужденно нацарапала свой номер на информационном пакете Эйдин и сказала, совершенно не административным тоном, что, если возникнут вопросы, он может сразу обращаться к ней — «с любыми вопросами».
Он выводит на экран скриншоты их короткой головокружительной переписки — сами сообщения он благоразумно удалил, хотя они так или иначе уже выжжены в его похотливом мозгу.
«Не хочешь пообедать?»
«Кто это?»
«Хм».
«Попался! Привет, Кевин».
«Кевин с горя пошел топиться в море. Позвоните ему попозже».
«А что за обед?»
«Платонический обед. Ты мне расскажешь о своем ужасном детстве и несбывшихся мечтах, а я не расскажу тебе о том, чего я хочу».
«Это как-то не очень платонически».
— Кевин? — Сильвия стоит перед ним и машет рукой. — Приветик.
Кевин изображает легкое удивление.
— Сильвия? Как поживаете? А мама тоже здесь? Про себя он думает: «О боже, надеюсь, надеюсь, нет. Не хватало мне сейчас старушкиных фокусов — ограбления банка или притворного инсульта на прогулке».
— Она дома, а мне нужно было быстро сбегать по делам.
— Отлично. Значит, все идет хорошо? Машину отремонтировали?
— Угу. Правда, я теперь не знаю, стоит ли мне садиться за руль, — смеется Сильвия.
Кевин вежливо посмеивается в ответ, поскольку очередь сдвинулась с места, делает шаг вперед и говорит:
— Уж лучше вы, чем мама. Можете мне поверить.
Послерождественские распродажи в полном разгаре, словно еще мало барахла вся страна за последние недели надарила и наполучала в подарок, и в городе не протолкнуться. Кевин лезет в карман куртки за мятной пастилкой или жевательной резинкой — он уже приближается к пункту назначения, где свежее дыхание будет необходимо как никогда, — но рука натыкается на что-то твердое, гладкое, прямоугольное, и он догадывается, что это: его айпод — потерянный и найденный. Это Грейс подарила в прошлом году, заботливо загрузив туда его любимые композиции классического рока. Подарок был из тех, при виде которых вспоминаешь, что вот этот человек, сидящий напротив, — свой, близкий.
Еще не поздно вернуться на стоянку и сесть в свой минивэн. Можно поехать домой. Купить стейки, бутылку приличного вина, разжечь огонь, разогнать детей и поговорить, как раньше. Вместе строить планы на будущее: скажем, съездить отдохнуть в Таиланд или купить запущенный дом в деревне и отремонтировать. Можно вернуться домой, к жене.
Вместо этого Кевин засовывает наушники поглубже в уши, долго жмет на кнопку питания, и, как ни удивительно, айпод оживает. Давно уже, с тех самых пор, когда он с ревом гонял по городу на мотоцикле в кожаной куртке со здоровенным неуклюжим плеером в кармане, Кевин не чувствовал этой удивительной радости, которую дает громыхающий рок в наушниках — когда летишь по дороге, а случайные прохожие даже не подозревают, что мимо них мчится звезда своего собственного фильма под свой собственный саундтрек. Это похоже на стремительный удар каратэ. Он проматывает «Creedence» Клэптона и The Doors, которых на самом деле терпеть не может (это Грейс с чего-то решила, будто он их фанат, а у него не хватило духу удалить записи), и выбирает самую крутую песню из всех возможных: зеппелиновскую «The Ocean».
Музыка взрывается в ушах, оттесняя на задворки сознания, по крайней мере на время, тот факт, что он уже подошел к краю чего-то жуткого и опасного для тех, кого он любит больше всего на свете. Слова песни словно обращены прямо к нему. «Нет времени на сборы — мне пора в путь: я должен прибыть вовремя на праздник великих надежд…» Кевину хочется орать и трясти головой вместе с Робертом Плантом, но он сдерживается и лишь тихонько, как солидный зрелый мужчина, шевелит губами.
На повороте моста, когда музыка достигает крещендо, превращаясь в восхитительный рев, Кевин вдруг осознает: может быть,
