Жена Дракона - Анна Бабина
–
Иногда мне кажется, что я не хочу быть драконом. Я не хочу жечь дома. Я не хочу забирать людей… летать и дышать огнём, наверное, здорово, но у меня пока нет крыльев.
–
Чтобы быть драконом, не обязательно иметь крылья и дышать огнём.
Она помогла девочке подняться и повела промывать раны. В голове молоточками постукивали слова: «У Дракона одно только уязвимое место – глаза».
32
В зале суда было жарко, как в печке. Лицо судьи, вынужденной сидеть в шерстяной мантии, покраснело и лоснилось. Развёрнутый в ее сторону вентилятор бестолково гонял сухой горячий воздух из угла в угол, прихватывая клубы пыли вперемешку с желтоватой пыльцой.
Дракону тоже было несладко: он как-то разом постарел и обмяк, на лбу выступили капельки пота, впалая грудь под футболкой тяжело вздымалась и опадала.
Одна только Катя мёрзла. Руки и ноги заледенели, к горлу подкатывала тошнота, на щеках выступил лихорадочный румянец. Ирина Евгеньевна, потея в чересчур тесном костюме, обмахивалась папкой.
Решался вопрос об экспертизе. Дракон злился и нервничал всё сильнее, брызгал слюной, один раз почти ударил кулаком по столу, но опомнился и сделал вид, что хочет махнуть рукой.
Однажды Катя забыла забрать из ателье его брюки, отданные в починку. Сначала он неделю выговаривал Кате, что такие «элементарные вещи» она должна делать сама, но потом смирился и разрешил потратить на это деньги. Деньги, которые она заработала переводами.
Катя всю неделю возвращалась с занятий поздно, и только в четверг освобождалась ещё до обеда. В тот день она специально отменила репетиторство, чтобы поехать на УЗИ и в женскую консультацию. Результаты исследования врачу не понравились, ей назначили повторный приём через неделю, и Катя, растерянная и испуганная, отправилась домой. Она совсем забыла и про брюки, и про конференцию в Дубне, на которую должен был ехать Дракон, перед её глазами плавали неясные сероватые тени, в которых врач увидела какую-то аномалию.
Через неделю выяснилось, что все с маленьким человечком у неё внутри в порядке, но тогда были только неизвестность и страх.
Она забыла про брюки. Прыгнула в электричку, чтобы ехать в Павлово, а проклятые брюки остались у портнихи. Она вспомнила о них только тогда, когда Дракон сел ужинать и заговорил о Дубне.
Ученым он был, мягко говоря, посредственным. Всеми успехами, которых добивался, он был обязан друзьям и знакомым. Диссертацию написала вторая жена, любившая его без памяти. Он любил ездить на слеты, симпозиумы, конференции. Выступал долго, обстоятельно, но часто зацикливался на одном и том же, вопросов не любил, даже боялся. На конференцию в Дубне Дракон попал по блату: его пригласил давний товарищ, достигший больших высот, которому он когда-то оказал крошечную услугу.
Он ждал этого выступления, этого триумфа (речи длиной в десять минут о проблеме, потерявшей актуальность лет двадцать назад), а она так его подвела. Дракон почему-то сразу решил, что Катя сделала это намеренно. У него побелели губы и потемнел лоб. Как могла она так поступить с ним? Об УЗИ Катя ему сказать не могла: Дракон считал, что ультразвук вредит ребёнку.
–
Тебе ничего доверить нельзя! – бушевал он. – Ты же знала, как важна для меня эта конференция, и не смогла выполнить элементарную, э-ле-мен-тар-ну-ю, просьбу! И ты собираешься брать на себя ответственность за ребёнка?
–
Пойми, – увещевала Катя, – я же не специально… я забыла, прости…
–
Ещё бы ты сделала это специально! Ты безответственная! Ты инфантильная! Ты…
Он ахнул кулаком по столу. Задребезжали чашки. Катя сжалась в комок и отпрянула в угол.
–
А, может, тебе доставляет удовольствие мое унижение? Может, ты, ничего не добившаяся сама, считаешь хорошей идеей вот так унизить меня?
–
Перестань, пожалуйста, это же абсурд…
–
Ответчик, вы поддерживаете ходатайство вашего представителя об экспертизе?
–
Да… уважаемый суд.
Катя машинально потрогала мочку уха, убрала волосы с лица.
–
Я не считаю, что кто-то вправе рассуждать о том, как мне воспитывать ребёнка!
–
Кто был после Петра Первого?
–
Елизавета?
Таня забилась в угол дивана, как испуганный зверёк: только глазки блестят. На коленях у Дракона большая книга, которую он читает вслух. Танюше неинтересно: куда интереснее двигать игрушечного верблюда по желтому пледу, представляя, что это пески пустыни. Зная, что дочь отвлекается, Дракон задаёт ей вопросы.
–
Дура! – взрывается Дракон.
–
Папа, папа, не кричи, не надо!
Танюша в ужасе сжимается в углу, пытаясь отгородиться от отца диванной подушкой. Он вырывает у неё подушку, швыряет на пол и топчет ногами. Девочка плачет. Катя спешит на помощь, но не успевает: расправившись с подушкой, Дракон видит верблюда – смешного верблюда с нелепой плюшевой мордой, подарок Катиных родителей – хватает его за шею и, к ужасу дочери, швыряет в окно.
Таня не плачет, она вопит. Катя, стуча зубами, подлетает к Дракону и, схватив его за локти, шипит, как змея:
–
Садист! Что ты делаешь? На ребёнке лица нет! Ты хочешь, чтоб она заикалась?! Ты этого добиваешься?
Дракон поводит плечами, чтобы освободиться, но не тут-то было: Катя держит крепко, злость прибавляет ей силы.
– Убери руки! – рычит он и делает попытку освободиться.
– Ты делаешь из ребёнка невротика!
– Да пошла ты…
От неожиданности руки Кати разжимаются: он ещё не позволял себе такого. Но Дракон не останавливается. Он заносит правую руку для удара…
–
Папа, нет, папочка…
Стремительной тенью Таня прыгает с дивана на пол и оказывается между ними, как будто её выключили в углу и включили посреди комнаты. Она успевает. Чернота отливает от лица Дракона, рука разжимается. Он делает вид, что поправляет остатки волос, но ладонь гладит пустоту.
–
Ты хотел ударить меня, – тихо говорит Катя. – Ты. Хотел. Ударить. Меня.
«Надо бежать», – произносит мамин голос у Кати внутри.
–
Истец, никто не будет давать вам советов, но в целях максимального соблюдения интересов ребёнка мы должны услышать мнение специалиста.
–
Во времена Древней Руси не было психологов, а отец был богом в своей семье…
У Ирины Евгеньевны вырвался резкий смешок.
–
Я вас услышала. Суд удаляется в совещательную комнату.
33
–
Пейте. И съешьте что-нибудь, пожалуйста.
Ирина Евгеньевна, Ира, Ирочка, совсем молоденькая девочка с непослушными рыжими волосами и веснушками на крупном носу, размешивала сахар в чашке. Не для себя – для Кати.
Они сидели в кондитерской. Ирина жадными глотками пила кофе, Катя угрюмо смотрела на остывающий чай. Странная апатия придавила её к стулу: ничего не хотелось, даже рот открывать лишний раз, но она мужественно пыталась усвоить то, что объясняла Ирина.
–
Вы такая уверенная, – смущенно проговорила Катя. – Я так путаюсь…
–
Это моя работа. Но, поверьте, я тоже не
