Алексей Писемский - Боярщина

- Я провожу тебя на крыльцо. - Анна Павловна хотела идти, но силы ее совершенно оставили.

- Не могу... Прощай! - произнесла она и уж в беспамятстве обхватила Эльчанинова за стан.

- Примите ее, - сказал Эльчанинов, разводя ее холодные руки, и, почти бегом выбежав на крыльцо, вскочил в коляску.

- Пошел скорее в Каменки! - крикнул он.

Кучер ударил по лошадям, и коляска с шумом выехала в поле. Эльчанинову стало легче; как бы тяжелое бремя спало у него с души; минута расставанья была скорей досадна ему, чем тяжела.

"Как эти женщины слабы! - думал он. - Я люблю ее не меньше, да что ж такое? Так необходимо, и я повинуюсь". Размышляя таким образом, он мало-помалу погрузился в мечты о будущем. Впрочем, надо отдать справедливость, что он выехал из своей усадьбы с твердым намерением выписать Анну Павловну при первой возможности.

Между тем граф только что еще проснулся и сидел в своем кабинете.

- А! Вы уж совсем! - сказал он, увидя входящего Эльчанинова в дорожном платье. - Исправны. Присядьте. Как здоровье Анны Павловны? Как она вас отпустила?

- Не спрашивайте лучше, ваше сиятельство, одна только неизбежная необходимость заставила меня не отказаться от моего намерения, - отвечал Эльчанинов.

- Честь вашей воле! Это прекрасно в молодом человеке. Поверьте, все к лучшему! Вам надобны теперь письма и деньги.

С этим словом граф подошел к письменному столу и начал писать. Через полчаса он вручил Эльчанинову четыре пакета и 200 рублей серебром.

- Извините, что мало, - сказал он, подавая деньги, - там, по письму, вы можете, в случае нужды, адресоваться к моему поверенному.

Эльчанинов встал и начал раскланиваться.

- Прощайте, милый друг, - говорил граф, обнимая молодого человека, - не забывайте меня, пишите; могу ли я бывать у Анны Павловны?

- Граф! Я вас хотел просить об этом. Позвольте мне предоставить ее в полное ваше покровительство. Вы один, может быть, в целом мире...

- Все будет хорошо! Все будет хорошо! - говорил старик, еще раз обнимая Эльчанинова, и, когда тот, в последний раз раскланявшись, вышел из кабинета, граф опять сел на свое канапе и задумался. Потом, как бы вспомнив что-то, нехотя позвонил.

В кабинет вошел камердинер в модном синем фраке.

- Какой сегодня день?

- Четверг, ваше сиятельство.

- А когда почта в Петербург?

- Сегодняшний день, ваше сиятельство.

- Вели приготовить верхового в город.

Камердинер вышел. Граф снова подошел к бюро и начал лениво писать:

"Любезный Федор Петрович!

К тебе явится с моими письмами, от 5 сентября, молодой человек Эльчанинов. Он мне здесь мешает, затяни его в Петербурге, и для того, или приищи ему службу повидней и потрудней, но он вряд ли к этому способен, а потому выдавай ему денег понемногу, чтобы было ему на что фланерствовать. Сведи его непременно с Надей. Скажи ей от меня, чтобы она занялась им, я ей заплачу; а главное, чтобы она вызвала его на переписку, и письма его к ней пришли ко мне. Надеюсь, что исполнишь.

Граф Сапега".

Написавши письмо, граф опять позвонил нехотя. Вошел тот же камердинер.

- Отправить страховым! - сказал Сапега и начал ходить скорыми шагами по комнате, вздыхая по временам и хватаясь за левый бок груди. Ему не столько нездоровилось, сколько было совестно своих поступков, потому что, опять повторяю, Сапега был добрый в душе человек, - но женщины!.. Женщин он очень любил и любил, конечно, по-своему.

VIII

Спустя неделю после отъезда Эльчанинова граф приехал в Коровино. Анна Павловна была по большей части в беспамятстве. Савелий встретил графа в гостиной.

- Могу ли, любезный, я видеть больную? - спросил граф, приняв Савелья за лакея.

- Она в беспамятстве теперь, ваше сиятельство, - отвечал почтительно Савелий.

- Все-таки я могу войти?

- Пожалуйте.

Граф вошел в спальню.

- Боже мой! Боже мой! - вскричал он, всплеснув руками. - Ах, как она больна! Она в отчаянном положении! Кто же ее лечит? Кто за ней ходит?

- Я за ней хожу, ваше сиятельство, - отвечал Савелий.

- Но как же ты можешь ходить? Это неприлично даже - ты мужчина.

- Мне поручил ее Валерьян Александрыч, - отвечал Савелий.

- Очень неосмотрительно сделал Валерьян Александрыч; ты можешь любить госпожу, быть ей верен, но никак не ходить за ней больною.

Савелий не отвечал.

- Как сыро, как холодно в комнате! - продолжал граф. - Бедная... бедная моя Анета! Часто ли ездит к ней по крайней мере лекарь?

- Лекарь не ездит, ваше сиятельство, - отвечал Савелий.

- Господи боже мой! - вскричал граф. - Что вы с нею делаете! Вы хотите просто ее уморить! Это ужасно! Сегодня же, сейчас же перевезу ее к себе.

- Нет, ваше сиятельство, - возразил было Савелий.

- Что такое нет? Оставить вам ее здесь уморить? - перебил граф.

- Я не могу отпустить Анны Павловны: она мне поручена, - сказал с твердостью Савелий.

- А я не могу оставить ее здесь, - отвечал граф, несколько удивленный дерзостью Савелья. - Оставить, когда у ней нет ни доктора, ни прислуги даже, которая могла бы ходить за ней.

Слова его были отчасти справедливы. Служанки, редко бывавшие в комнатах и в бытность Эльчанинова, теперь совершенно поселились в избах. Один только Савелий был безотлучно при больной. Пригласить медика не было никакой возможности; Эльчанинов, уехавши, оставил в доме только десять рублей. Савелий, никак не предполагавший подобной беспечности со стороны приятеля, узнал об этом после. Услышавши намерение графа взять к себе Анну Павловну, он сначала не хотел отпускать ее, не зная, будет ли на это согласна она сама и не рассердится ли за то; но, обдумавши весь ужас положения больной, лишенной всякого пособия, и не зная, что еще будет впереди, он начал колебаться.

- Я не знаю, ваше сиятельство, - начал он не с прежнею твердостью, захочет ли больная переехать к вам.

- Чего тут больная! Она умирает, а ее спрашивать, хочет ли она помощи. Я сейчас возьму ее.

- Я не могу совсем оставить Анны Павловны; если вам угодно взять ее, то позвольте и мне быть при них.

- Ты можешь наведываться, пожалуй.

- Я должен быть непрестанно при них. Я поклялся в этом Валерьяну Александрычу.

- Это совершенно не нужно; у Анны Павловны и без тебя будет много прислуги.

- Я не слуга, ваше сиятельство, - сказал, наконец, Савелий, вынужденный объявить свое настоящее имя.

Граф с удивлением и с любопытством посмотрел на молодого человека.

- Но кто же вы? - спросил он.

- Я знакомый Валерьяна Александрыча, - отвечал Савелий.

- Фамилия ваша?

- Молотов.

- Имя ваше, звание?

- Савелий Никандрыч, а звание - дворянин-с.

- И вы говорите, что Валерьян Александрыч поручил вам Анну Павловну?

- Да, ваше сиятельство.

- Но я полагаю, что это не мешает мне взять к себе в дом Анну Павловну; вы можете быть у меня, сколько вам угодно.

- Нет уж, ваше сиятельство, позвольте, я буду при них неотлучно.

- Как вам угодно, - отвечал Сапега, слегка пожав плечами, и потом прибавил: - Потрудитесь велеть подать карету.

Савелий вышел.

"Что это за человек? - подумал граф. - Он, кажется, очень привязан к больной и пользуется доверием Эльчанинова. Он может повредить мне во многом, но все-таки оттолкнуть его покуда невозможно, а там увидим".

Савелий воротился.

- Карета готова, ваше сиятельство.

- Ну, теперь прикажите положить постель, я полагаю - это необходимо.

- Я уже все сделал, теперь только вынести Анну Павловну.

- Оденьте ее, бога ради, потеплее, - произнес граф.

- Одену-с, - отвечал Савелий и вышел.

Граф еще раз с удивлением посмотрел на молодого человека и вышел в гостиную.

Между тем Анна Павловна, бывшая с открытыми глазами, ничего в то же время не видела и не понимала, что вокруг нее происходило. Савелий позвал двух горничных, приподнял ее, надел на нее все, какое только было, теплое платье, обернул сверх того в ваточное одеяло и вынес на руках. Через несколько минут она была уложена на перине вдоль кареты.

Граф сел с другой стороны.

- Позвольте уж и мне, ваше сиятельство, - сказал Савелий, влезая вслед за графом в экипаж.

Но тот ничего не отвечал и только продолжал с удивлением смотреть на него.

От Коровина до Каменок было не более семи верст, но так как граф, по просьбе Савелья, велел ехать шагом, чтоб не обеспокоить больной, то переезд их продолжался около двух часов. Во всю дорогу Савелий и граф молчали; первый со всей внимательностью следил за больной; что же касается до Сапеги, то его занимала, кажется, какая-то особенная мысль. Часа в два пополудни карета остановилась у крыльца, граф вышел первый и тотчас распорядился, чтоб была приготовлена отдельная комната, близ библиотеки, и велел сию же секунду скакать верховому в город за медиком. Анну Павловну перенесли и уложили в постель, две горничные поставлены были на бессменное дежурство к ней; однако Савелий, несмотря на это, последовал за ней и поместился на дальнем стуле. Граф прошел в свой кабинет; его беспокоило, что скажет Анна Павловна, пришедши в чувство, и не захочет ли опять вернуться в Коровино. Он придумывал различные средства, которыми мог бы заставить ее остаться у него. Кроме того, его начинал беспокоить Савелий, которого живое участие казалось весьма ему подозрительным. Сапега еще дорогой решился подслушать, что будет говорить больная со своим поверенным, и таким образом узнать, в каких отношениях находятся между собою молодые люди. Он с намерением поместил Анну Павловну рядом с библиотекою, в которую никто почти никогда не входил и в которой над одним из шкафов было сделано круглое окно, весьма удобное для наблюдения, что делалось и говорилось в комнате больной. Теперь Сапега размышлял, кому поручить подслушать. Ему самому невозможно; для этого, может быть, нужно будет просидеть целый день, ночь в библиотеке и влезть, наконец, на шкаф, над которым было окно. Употребить для того кого-нибудь из людей граф не хотел; Иван Александрыч лучше всех оказался удобным исполнить это поручение... За ним был послан гонец, и через полчаса изгнанный племянник, в восторге от возвращенной к нему милости, стоял в кабинете.