Повесть о днях моей жизни - Иван Егорович Вольнов
-- Бяшки! Шурки! Милые!.. Идите со Христом, идите прогуляться!..
Ягнята запрыгали, как мячики, овцы пугливо насторожились, блестя в темноте зелеными глазами и, склубившись, плотною стеною вышли на улицу, за ними -- свиньи и коровы. Большой круторогий баран-поводырь подошел к Федосье Китовне за хлебом.
-- Нету, Вася, иди так,-- махнула на него старуха хворостиной.-- Иди в поле, там цветочки выросли!
Баран недовольно мотнул головою и нахмурился. Выждав, когда Китовна стала спиной к нему, толкнул ее сзади.
-- Экий демон! -- выругалась бабушка, падая на четвереньки. -- Подожди, кобель, ужо я тебе всыплю, как придешь!..
Баран топнул на нее ногою, словно говоря: молчать, убогая,-- задрал голову и важно, как Созонт Максимович, зашагал к воротам.
Становилось жарко. Петя с длинною клюкою и сумочкой за плечами шел впереди. Хватая на бегу травинки, за ним толклись овцы.
-- Ваня, благодать-то! -- обернулся мальчик, когда вышли за околицу.
Небо было голубое-голубое. Белей снега ползли маленькие облака, а под ними упоительно звенели жаворонки. Воздух, слушая, дрожал и колыхался, как живой. Широкая ровная степь, обласканная солнцем, золотилась и млела.
-- Эх ты, матушка! -- воскликнул Петя, высоко подбрасывая шапку. -- Милая моя!.. -- и, глядя с восторгом на поля, залился, запел лучше жаворонка:
Вы зазвоньте, звоны,
Во всем чистом поле!..
Оборвав, упал на землю и, катаясь по лужку, хохотал, как колокольчик.
Полно, Ваня, тебе по лугу гулять, --
запел он, глядя на меня:
При долине соловьем тебе свистать...
Хитро подмигнув, вскочил, пускаясь в пляс, тормоша меня и приговаривая:
Мое сердце надорвалось плакучи,
На твои ли русы кудри глядючи!
В полупрозрачной синеве там и сям стоят телеги с яровым. По черной, как деготь, и блестящей пашне бегают жеребята, в бороздах копаются грачи, высоко в небе крушит одинокий копчик, пряно дышит теплая земля.
Петрушка целый день мне не давал покоя. Как разыгравшийся котенок, он метался по лугу, пел на разные голоса хорошие песни, которых знал множество, служил обедню, передразнивал собак, ворон и жеребят, а больше бегал, бегал без конца. То тут, то там между скотины мелькала его белая рубаха с красными ластовицами, румяное личико и кудрявая голова. К обеду, глядя на него, даже баран развеселился и стал прыгать и кружиться, задрав нос. Петя, глянув, закатился со смеху.
-- Ах ты старый хрен! -- воскликнул он и, разбежавшись, ловко перепрыгнул через Ваську.
Тот оторопел от неожиданности. Заинтересованные овцы с любопытством подняли головы. Круто повернувшись, баран погнался за Петрушей, чтоб поддать ему, как Китовне, но товарищ, выждав, когда Васька подскочил на два-три аршина, разбежался навстречу и с криком: "Вот тебе и чехарда!" -- перемахнул через его голову. Баран даже закашлялся со злости, а Петруша растянулся тут же рядом, притворившись мертвым. С налитыми кровью глазами Васька покружился, словно ястреб, над приятелем, понюхал ноги, поглядел победоносно на овец и, торжествующий, потрогал Петю за рубаху копытом.
-- Ты что делаешь, разбойник? -- закричал товарищ, вскакивая на ноги.
Насмерть перепуганный, баран шарахнулся в сторону, сбил ягненка, сам споткнулся, упершись лбом в бок коровы. Та пырнула его, баран бросился в лощину за свиньей и, стоя там, фыркал и сердито отдувался, с ненавистью глядя на Петрушу, а мы катались по траве как сумасшедшие.
-- Теперь он мне житья не даст, -- захлебывался Петя.
-- Да, теперь держись, парняга, -- вторил я.
Когда смех улегся, приятель посмотрел на солнце:
-- Время есть. Измаялся я с ним вчистую...
У ручья мы разломали на кусочки затвердевший хлеб и, обмакивая его в ледяную воду, принялись обедать. Между делом Петя мастерил себе тростниковые дудки.
-- Сейчас все овцы в пляс пойдут, -- засмеялся он.
С косогора по глинистой пашне в синей нараспашку рубахе и синих портках, с соломенным рыжим лукошком через плечо, к нам спускался худощавый низкорослый мужичонка.
-- Робята, спички у вас нету? -- стоя против солнца и глядя на нас из-под руки, кричал он тоненьким бабьим голосом.
-- Есть, как нету, -- отозвался я. -- Пастухи -- и чтоб без спичек?
Мужик сполз к ручью, бросил на траву лукошко, вытер подолом рубахи потное лицо в красных угрях,
-- Чьи вы? -- спросил он, щурясь.
-- Боговы, -- сказал Петруша.
Мужик ухмыльнулся.
-- Видно, богатеевы: скотина-то его...
Опустившись на колени и захватывая полные пригоршни прозрачной, как стекло, воды, он начал шумно, с наслаждением, плескать себе в лицо, приговаривая:
-- Вот так здорово!.. Вот так разлюли-малина!..
Смастерив три дудки, Петя лег навзничь и, держа их наготове между пальцами, весело запел:
Соловей, мой соловей, соловей мой батюшка!
Приударил в дудки -- те согласно запищали.
Мужик оглянулся.
-- Ишь ты, брат, -- забавник ты!..
Соловей, мой батюшка, залетная пташечка!..
-- Ого!
Залетная пташечка -- дальняя милашечка!
Поспешно вытирая руки, мужик суетливо семенил ногами, повертывался во все стороны, сопел и дергал себя за рубаху, наконец, усевшись к Пете на зипун, промолвил:
-- Ну-кось, дай мне подержать маненечко.
-- Разве можешь? -- обернулся тот.
-- Коли-сь баловался. -- Мужик улыбнулся в сырую бороду. Осмотрев внимательно язычки, он продул их и, выдернув из головы пару волос, подложил туда.-- Вот как надо -- так... Рожка нету?
-- Нет.
Мужик рассеянно поглядел на небо, надул щеки, мы притихли... Вдруг под нашим ухом заиграли жаворонки. Петя быстро приподнялся, остро впившись взглядом в пальцы замухрышки. Жаворонки смолкли... В дудках кто-то засмеялся.
-- Ах, ты!..
Мужик сидел неподвижно, прикрыв глаза желтоватыми ресницами, а в дудках ворковали голуби, пищали молодые воробьи, плакал ребенок...
-- Погоди... Ты... как же это? -- Петя весь подался к замухрышке, лицо его дергалось, а руки теребили лапоть. -- Ты постой... Ведь это... Слушай!.. Дяденька...
Как у Дуни много думы,
У красавицы забавы!..--
взвизгнул мужичонка. Дудки подхватили, -- понеслась забавно плясовая, но сейчас же оборвалась.
-- Будет! -- вытерев губы, мужик передал Петруше дудки. -- Надо идти сеять -- вечереет.
Крякнув, он заковылял к своей телеге; с косогора
