Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах - Никита Александрович Филатов
— Ой, простите, я тут отошла на минутку! Здравствуйте…
— Здравствуйте, Степан Иванович!
Они появились и поздоровались почти одновременно — девушка-секретарь, на ходу пережевывая что-то сдобное, и стажер Софья Ровенская, приоткрывшая дверь адвокатской «кабинки».
— Здравствуйте, Софья Михайловна… Добрый день, Светлана. Мне сегодня звонили из Совета профсоюзов?
— Нет, Степан Иванович, не звонили.
— Они должны были передать приглашение на конференцию по охране труда.
— Нет, пока ничего. Я еще раз проверю на почте, но…
Кодекс законов о труде был принят в РСФСР еще в начале двадцатых и с тех пор действовал вот уже больше сорока лет. Он представлял собой неподъемный во всех отношениях том — большого формата и толщиной в ладонь, так что даже профессиональные юристы часто спотыкались на этом кодексе, не говоря уже о работниках профсоюзов или обыкновенных трудящихся. Адвокатам из консультации, которой руководил Никифоров, время от времени приходилось выступать на суде в интересах администрации различных предприятий по искам рабочих и служащих. Но представители профсоюзных организаций почти никогда не выступали на стороне своих членов — они предпочитали отсиживаться по кабинетам, даже если дела касались полученных на производстве увечий.
— Ладно. Что еще нового? Меня кто-то спрашивал?
— Вас — нет, не спрашивали. — Секретарь уже успела занять за столом свое место и открыть регистрационный журнал. — Заходила какая-то странная бабушка. Просила адвоката по пенсионным делам. Я сказала ей, чтобы заходила завтра.
— А что у нее был за вопрос?
— Я не поняла, — пожала круглыми плечами секретарь, переводя взгляд на Соню.
— Меня не было, я сегодня до двенадцати в суде, — поторопилась оправдаться Ровенская.
— Ну, ничего не поделаешь, — покачал головой Степан Иванович. — Хотя в Ленинграде встречаются удивительные старушки. Например, мне рассказывали, что в Библиотеке имени Салтыкова-Щедрина работала одна такая древняя сотрудница, по фамилии Люксембург. Полагали, что она еврейка. Однажды в отделе кадров поинтересовались, есть ли у нее родственники за границей. Оказалось, что есть. Кто? Она сказала: английская королева, королева Голландии… Дело в том, говорит, что я герцогиня Люксембургская. Поинтересовались, как она попала в библиотеку. Выяснилось, что в личном деле имеется записка Ленина, рекомендовавшего ее на эту работу…
Убедившись, что этот исторический анекдот, который он пересказывал в своей жизни бесчисленное количество раз, произвел на обеих девушек надлежащее впечатление, Никифоров продолжил:
— Или вот еще была одна старушка. Нуждалась, одалживала по рублю. Тоже библиотечный работник… После ее смерти обнаружили среди тряпья завернутый в тряпицу бриллиант таких размеров, что ему не было цены. Выяснилось, что старушка — родная сестра королевы Сиама, русской женщины, которая много лет назад прислала сестре «на черный день» этот бесценный бриллиант. Настолько бесценный, что нищая старуха так и не решилась его кому-либо показать…
— Надо же! — захлопала глазами секретарь, но заведующий юридической консультацией уже убрал с лица улыбку:
— Софья Михайловна, зайдите ко мне.
— Степан Иванович, прошу прощения… — Ровенская обернулась к невидимому посетителю.
— У вас кто-то есть на приеме? — опередил ее заведующий. — Ничего страшного. Попросите граждан подождать.
Не оборачиваясь и не давая Соне времени что-нибудь возразить, он проследовал в свой кабинет:
— Присаживайтесь.
Девушка села на краешек стула и выжидающе посмотрела на своего руководителя стажировки. На коленях у нее лежали шариковая ручка и блокнот, так что сейчас Ровенская больше всего напоминала отличницу с юридического факультета перед лекцией любимого, но строгого профессора.
— Вы что, с ума сошли?
Начало разговора явно оказалось для девушки неожиданным.
— Где ваша сумочка, Софья Михайловна?
Ровенская сделала непроизвольный жест рукой вокруг себя, потом сообразила:
— Там осталась. В кабинке…
— У вас было в ней что-нибудь ценное? Потому что к нам сюда ходят очень разные люди. Это ведь раньше, когда-то рассказывали, что у блатных адвокат был «в законе», как доктор. И что воровать у него считалось не по понятиям. А теперь посетитель залезет к вам запросто в сумочку или в карман, да и вытащит деньги…
— Я сейчас… я сейчас заберу! — Девушка начала подниматься со стула, но заведующий консультацией движением ладони возвратил ее на место:
— Ладно. Сидите. Это будет урок вам на будущее…
Когда писателя Виктора Шкловского спросили, какие женщины ему больше нравятся, он ответил сразу — виноватые. Степан Иванович был доволен произведенным эффектом и перешел к делу:
— Софья Михайловна, я слышал, как вы на всю консультацию обсуждали дело Бродского. А если бы не только я это услышал? Например, кто-нибудь из посетителей, случайный человек… Или, наоборот, не случайный… Вы представляете, какие могут быть последствия? Для вас, для меня, для всего нашего коллектива?
— Ну, за разговоры у нас уже не сажают… — попыталась ответить хоть что-то упрямая Соня.
— Вы уверены? — многозначительно поднял брови Никифоров. — Вообще, чтоб вы знали, милейшая Софья Михайловна, тюрьма — это вовсе не самое страшное для адвоката. За двадцать с лишним лет в профессии я уже больше времени провел за решеткой, пока общался со своими подопечными и читал материалы дела, чем какой-нибудь авторитетный уголовник…
Заведующий консультацией кивнул в направлении адвокатских «кабинок»:
— Кто это такой?
— Ученый, математик. Кандидат наук. Его зовут Револьт Иванович…
— Пименов.
— А… откуда вы знаете? — удивилась девушка-стажер.
Услышав такое редкое даже для Страны Советов имя, заведующий консультацией моментально сообразил, о ком идет речь:
— Так получилось.
В шестьдесят втором или в шестьдесят первом году он по поручению президиума коллегии принял на себя защиту одной аспирантки из Института русской литературы, которая распространяла по городу самодельные прокламации с требованием освободить этого самого математика из заключения. Само по себе уголовное дело особого интереса не представляло — на суде она быстро все осознала, покаялась и получила условный срок. А вот личность человека, с которым его подзащитная даже не была знакома, но из-за которого поломала себе и жизнь, и судьбу, заинтересовала адвоката Никифорова по-настоящему.
Из материалов КГБ СССР, которые он прочитал перед судебным процессом, следовало, что Револьт Иванович Пименов в 1948 году поступил на дневное отделение математико-механического факультета Ленинградского государственного университета, а в 1949-м написал заявление о выходе из комсомола, после чего на некоторое время был помещен в психиатрическую больницу. В 1953 году его все-таки исключили из комсомола и университета за конфликт с ректором, но затем восстановили и даже дали возможность получить диплом. В марте 1956 года, уже работая ассистентом на кафедре математики Ленинградского технологического института пищевой промышленности, Пименов размножил на машинке доклад Никиты Сергеевича Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС «О культе личности И. В. Сталина» со своими примечаниями, а в ноябре того же года написал «Венгерские тезисы», посвященные подавлению советскими войсками восстания в Венгрии.
После
