Его последние дни - Рагим Эльдар оглы Джафаров

Это парадоксально, но я не могу работать с Арханом напрямую, без Андрея. То, что Архан без Андрея не существует, — это логично, он его творение. Андрей сейчас не пишет, он просто вспоминает эпизод из своей биографии. Это интересно с точки зрения композиции. Есть я — сама причина и обязательное условие существования моих героев. Есть Андрей, отправленный мной в психушку, возможно, не совсем здоровый, с суицидальными наклонностями, со сложным, неприятным детством. Он в некотором смысле болезненная и темная сторона истории. Но только через него я получаю доступ к Архану. Человеку абсолютной ответственности и принятия. Прошедшему через те же испытания, что и Андрей, но сохранившему в себе благодарность. Это светлая сторона истории.

Возможно ли было поменять героев местами? Мог ли Архан придумать и написать Андрея? Иначе говоря — вопрос звучит так: могла ли из света появиться тьма? Не уверен. Архан просто не увидел бы причины для страданий в том, что причиняло Андрею боль. Но почему Андрей, в свою очередь, может написать Архана?

Не найдя скорого ответа и мысленно сделав пометку серьезно поразмышлять над этим, я переписал главу. Андрей проживает то же самое, что и я, и пишет о своих воспоминаниях, используя Архана.

Гранатомет манил к себе. Это свойство любого оружия — им хочется обладать. Обладание приносит удовлетворение, но только на первое время. Потом его хочется применять. Оружие как будто просит об этом. Оно именно для этого и создано, оно как человек — по-настоящему живет только тогда, когда выполняет свое предназначение.

Архан, конечно, не знал всего этого. Он был еще слишком мал, чтобы мыслить такими категориями. Он даже слов таких не знал. Но он чувствовал, что гранатомет меняет его.

Архан совершил открытие. Оказывается, кроме любви, есть желание обладать. И это желание делает тебя несвободным. Объект желания буквально приковывает тебя к себе. Архан не знал, сколько он просидел на балконе, но понимал, что долго.

Он понял, что не справится с оружием. Архан взял гранатомет и отнес его в прихожую. Там он взял вторую вещь, которая приковывала его к себе, — бронежилет. И под тяжестью этих привязанностей, шатаясь от напряжения, прилагая все возможные усилия, пошел на кухню к бабушке.

— Нене! Посмотри!

Она посмотрела и сразу поняла, что он нуждается в помощи. Поняла, что если в доме останется оружие, то Архан срастется с ним навсегда. Больше в этом доме оружия не было.

Глава 8

И все-таки посланный мною Мопс продержался недолго. Прошло минут пять, может быть, десять, и он буквально перезагрузился. Он перестал рыться в тумбочке и обратился ко мне таким тоном, будто до этого ничего не случилось:

— Вы там что-то пишете у себя в телефоне, прямо как писатель какой-то. Вы не писатель, случайно?

— Нет.

— Точно?

— А если писатель? — Тут мне стало просто любопытно, чем это может кончиться.

Мопс обрадовался, задышал чаще и даже, кажется, чуть высунул язык.

— Вы, наверное, знакомы с Зыгарем?

— Лично нет, а что?

— Знаете его книгу «Вся кремлевская рать»?

Я, прежде чем ответить, задумался над двумя вещами. Первая — как в его голове связаны Глуховский и Зыгарь? То есть в прошлый раз книгу у него украл один писатель, в этот раз другой, но по какому принципу он их подбирает? Что он находит в тексте или фамилиях авторов, что выбор падает именно на них?

А вторая вещь — вариативность. Реальность психушки напоминала компьютерную игру. И Мопс был ее персонажем. В нашем диалоге я уже отвечал на его вопрос, да, знаю. Нужно попробовать что-то новенькое.

— Нет, к сожалению.

— О! Это замечательная книга! — еще больше оживился Мопс.

Его глаза загорелись, он стал активно жестикулировать и брызгать слюной:

— Проделана очень большая работа! Обработаны тысячи документов, проведены сотни интервью! Книга повествует об истории России с 2000 года по 2015-й. Вам непременно нужно с ней ознакомиться, особенно как писателю!

— Но я же не пишу документальных книг. — Я решил ни в чем с ним не соглашаться, просто из любопытства.

— Это не значит, что вам нечего из нее почерпнуть. Прекрасная, великолепная книга!

Мопс разошелся не на шутку. Было понятно, что он пребывает в неестественном, экзальтированном возбуждении.

— Ладно, ладно, как только будет возможность, сразу же прочту, — нарушив собственное решение во благо себе и собеседнику, ответил я.

— Есть только одна беда… — вдруг огорчился Мопс.

— Не Зыгарь ее написал? — предположил я.

— Вы догадывались?! — вскинулся он, глядя мне в глаза с надеждой.

— Ну, об этом многие говорили. Мол, не мог он такое написать сам. — Теперь я, наоборот, во всем ему поддакивал.

— Именно! — Мопс поднял палец и потряс им, отчего я тут же представил его бородатым, грозным и охочим до извинений. — Вы умный человек. Вам сразу понятно, что такой, как он, не мог написать такую прекрасную книгу!

— Какой? — Интересно, как он себе представляет Зыгаря?

— Он же совершенно не болеет! Он не чувствует, понимаете?!

Я задумался. Понятно, что его представления об авторе книги — это чушь. Но вот формулировки…

— Что значит «не болеет»?

— То и значит. Искусство подразумевает способность пропускать все через себя — а это больно. Прекрасное не рождается из страха, прекрасное всегда выражение огромной любви. Такой большой, что она в человеке не помещается. Вот поэтому больно. Понимаете?

— Ну, более-менее, — нехотя признался я. — А кто же умеет так творить?

Ответ мне, конечно,