Сергей Довлатов - Ремесло
Не бывать тебе американцем. И не уйти от своего прошлого. Это кажется, что тебя окружают небоскребы.
Тебя окружает прошлое. То есть мы. Безумные поэты и художники, алкаши и доценты, солдаты и зэки.
Еще раз говорю - помни о нас. Нас много, и мы живы.
Нас убивают, а мы живем и пишем стихи.
В этом кошмаре, в этом аду мы узнаем друг друга не по именам. Как это наше дело!.. "
Я много раздумывал над этим письмом.
Есть свойство, гю которому можно раз и навсегда отличить благородного человека. Благородный человек воспринимает любое несчастье как расплату за собственные грехи. Он винит лишь себя, какое бы горе его ни постигло.
Если изменила любимая, благородный человек говорит:
- Я был невнимателен и груб. Подавлял ее индивидуальность, Не замечал ее проблем. Оскорблял ее чувства. Я сам толкнул ее на этот шаг.
Если Друг оказался предателем, благородный человек говорит:
- Я раздражал его своим мнимым превосходством.
Высмеивал его недостатки. Задевал его амбиции.
Я сам вынудил его к предательству...
А если произошло что-то самое дикое и нелепое?
Если родина отвергла нашу любовь? Унизила и замучила нас?
Предала наши интересы?
Тогда благородный человек говорит:
- Матерей не выбирают. Это моя единственная родина. Я люблю Америку, восхищаюсь Америкой, благодарен Америке, но родина моя далеко. Нищая, голодная, безумная и спившаяся! Потерявшая, загубившая и отвергнувшая лучших сыновей! Где уж ей быть доброй, веселой и ласковой?!..
Березы, оказывается растут повсюду. Но разве от этого легче?
Родина - это мы сами. Наши первые игрушки. Перешитые курточки старших братьев. Бутерброды, завернутые в газету.
Девочки в строгих коричневых юбках.
Мелочь из отцовского кармана. Экзамены, шпаргалки...
Нелепые, ужасающие стихи... Мысли о самоубийстве...
Стакан "Агдама" в подворотне... Армейская махорка...
Дочка, варежки, рейтузы, подвернувшийся задник крошечного ботинка... Косо перечеркнутые строки... Рукописи, милиция, ОВИР... Все, что с нами было, - родина.
И все, что было, - останется навсегда...
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
В редакции сгущались тучи. Ларри Швейцер становился все более нудным и придирчивым, Теперь ему хотелось просматривать газетные материалы заранее.
Видно, Ларри обзавелся какими-то цензорами, читающими по-русски. Подозревать в этом можно было любого из отвергнутых нами авторов. Позднее мы выяснили, что этим занимался Дроздов.
СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
Однажды Ларри Швейцер появился в редакции недовольный и злой. Он спросил:
"Зачем вы, ребята, упоминаете свинину? Еврейским читателям это неприятно".
Я не понял.
Ларри развернул последний номер газеты.
Ткнул пальцем в экономический обзор, написанный Зарецкцм. Речь шла о хозяйственных проблемах в Союзе.
В частности, об уменьшении производства свинины...
"Ларри, - говорю, - это же статья на хозяйственную тему! "
Швейцер рассердился:
"Упоминать свинину запрещается. Замените ее фаршированной рыбой... "
Доходов газета не приносила. Убытки постоянно росли. Обстановка становилась все более напряженной.
Мы узнали, что Дроздов ходил на прием к Боголюбову.
Каялся и просился на работу. Говорил, что Довлатов и Баскин затянули его в омут либерализма.
В результате Дроздову что-то обещали...
Баскин сказал ему:
- Что же ты делаешь, мерзавец?
- А что? - поразился Дроздов. - Ничего особенного!
Мы же все - антикоммунисты. Наши цели общие...
Я говорю:
- Ты не антикоммунист. Ты приспособленец. Думаешь, ты переменил убеждения? Ничего подобного!
Ты переменил хозяев, А холуи везде нужны. Работа им всегда найдется.
Баскин махнул рукой:
- Да что с ним говорить!..
Мокер сидел, не вмешиваясь, Знал, что Баскин хочет от него избавиться. Я вроде бы занимал нейтральную позицию. А Мокеру требовались союзники.
Рассчитывать он мог только на Дроздова.
Тут вмешалась наша машинистка. Видно, Дроздов ей чем-то не угодил. Она сказала:
- С этим типом бесполезно разговаривать. Он все равно не поймет. Таким нужны розги.
- Это мысль, - задумчиво выговорил Баскин, Затем размашисто и сильно ударил Дроздова по лицу.
Я и Мокер схватили его за руки.
Реакция Дроздова была совершенно неожиданной.
Он вдруг заметно расцвел. И заговорил, обращаясь к Эрику, проникновенно, с чувством:
- Ты прав, старик! Ты абсолютно прав! Это была моя ошибка. Непростительная ошибка. Я сделал глупость...
- Ну, что я вам говорила? - обрадовалась машинистка, Все молчали. Настроение в редакции было мрачное и подавленное. И только левая щека Дроздова была на этом фоне единственным ярким пятном...
А я все думал - что же происходит? Ей-Богу, смущает меня кипучий антикоммунизм, завладевший умами партийных товарищей. Где же вы раньше-то были, не знающие страха публицисты? Где вы таили свои обличительные концепции? В тюрьму шли Синявский и Гинзбург. А где были вы?
Андропова через океан критиковать - не подвиг.
Вы Боголюбова покритикуйте. И тут уж я вам не завидую...
Неожиданно распахнулась дверь, и Гуревич с порога выкрикнул; - Только что было покушение на Рейгана!..
ГРУСТНЫЙ МОТИВ
Боже, в какой ужасной стране мы живем!
Можноохватить сознанием акт политического террора. Признать хоть какую-то логику в безумных действиях шантажиста, мстителя, фанатика религиозной секты. С пониманием обсудить мотивы убийства из ревности. Взвесить любой человеческий импульс.
В основе политического террора лежит значительная идея. Допустим, идея национального самоопределения.
Идея социального равенства. Идея всеобщего благоденствия. Сами идеи достойны, подчас - благородны.
Вызывают безусловный протест лишь чудовищные формы реализации этих идей.
В политическом террористе мы готовы увидеть человека, фанатичного, жестокого, абсолютно чуждого нам... Но - человека.
Мы готовы критиковать его программу. Оспаривать его идеи. Пытаться спасти в нем живую, хоть и заблудшую душу.
Любое злодеяние мы стараемся объяснить несовершенством человеческой природы. То, что происходит в Америке, находится за объяснимой гранью добра и зла.
Во имя чего решился на преступление Джон Хинкли?
Мотивы, рассматриваемые следствием, неправдоподобно убоги.
Нам известно заключение психиатрической экспертизы.
Джон Хинкли признан вменяемым, то есть - нормальным человеком.
Американский юноша стреляет в президента, чтобы обратить на себя внимание малознакомой женщины.
Беда угрожает стране, где такое становится нормой!
Что-то нарушено в американской жизни...
Человек может стать звездой экрана или выдающимся писателем. Знаменитым спортсменом или видным ученым.
Крупным бизнесменом или политическим деятелем. Все это требует ума, способностей, долготерпения.
А можно действовать иначе. Можно раздобыть пистолет и нажать спусковой крючок.
И все! Твоя физиономия украсит первые страницы всех американских газет. О тебе будет говорить вся страна. Правда, недолго. До следующего кровавого злодеяния...
Что-то нарушено в американской жизни!
Итальянская полиция не без труда освобождает генерала Дозьера. Америка ликует. Нам вернули украденного боевого генерала!
Что происходит?! В Иране студенты хватают заложников.
Ведется унизительный торг. Наконец измученных дипломатов почти выкупают. Американцы устраивают им потрясающую встречу. Шампанское льется рекой...
До чего же низко упал престиж Америки! Дипломаты счастливы, что их не перестреляли, как уток.
Генерал Дозьер сообщает жене:
- Я чувствую себя превосходно!
А я в эту минуту чувствовал себя ужасно. Горе той стране, у которой днем воруют полководцев.
Генерал - не пудель. Генералов надо охранять...
Видит Бог, мы покорены Америкой. Ее щедростью и благородством. И все же что-то нарушено...
Женщина тонет в реке Потомак. Некий храбрец бросается с моста и вытаскивает утопающую. Герой, честь ему и хвала!
Дальше начинается безудержное чествование героя.
Газеты, журналы, радио и телевидение поют ему дифирамбы. Миссис Буш уступает ему свое кресло возле Первой леди. Говорят, скоро будет фильм на эту тему. А потом и мюзикл...
Из-за чего столько шума? Половина мужского населения Одессы числит за собой такие же деяния...
СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
Лет десять назад я спас утопающего. Вытащил его на берег Черного моря.
Жили мы тогда в университетском спортивном лагере. Ко мне подошел тренер и говорит:
"Я о тебе, Довлатов, скажу на вечерней линейке".
Я обрадовался. Мне нравилась гимнастка по имени Люда. И не было повода с ней заговорить.
Вдруг такая удача.
Стоим мы на вечерней линейке. Тренер говорит:
"Довлатов. шаг вперед! "
Я выхожу. Все на меня смотрят. И Люда в том числе.
А тренер продолжает:
