Николай Лейкин - Где апельсины зреют
— Такъ въ ресторанъ? — спросилъ Николай Ивановичъ.
— Погоди немножко, пройдемся… Мнѣ хочется хорошенько вонъ на той дамѣ платье разсмотрѣть, — сказала Глафира Семеновна. — Удивительно оригинальное платье. Она въ пальмовую аллею пошла. Кстати и пальмовую аллею посмотримъ. Смотри, клумбы съ розами… Въ мартѣ и розы въ цвѣту. А латаніи-то какія на открытомъ воздухѣ и прямо въ грунту! Вѣдь вотъ этой латаніи непремѣнно больше ста лѣтъ. И пальмѣ этой тоже больше ста лѣтъ. Ихъ года по рубчикамъ, оставшимся отъ старыхъ листьевъ, надо считать.
— Вы платье-то на дамѣ разсматривайте, которое хотѣли, да поскорѣй и въ ресторанъ, чтобы на апельсинныхъ коркахъ… — проговорилъ Конуринъ.
— Да потерпите немножко. Нельзя-же сразу въ платье глаза впялить, не учтиво. Мы обойдемъ вотъ всю эту аллею и тогда въ ресторанъ. Николай Иванычъ, наслаждайся-же природой, наслаждайся. Вѣдь ты сейчасъ сказалъ, что любишь природу. Смотри, какая клумба левкою. Наслаждайся… — лебезила передъ мужемъ жена.
— Да я и наслаждаюсь, угрюмо отвѣчалъ мужъ.
Аллея обойдена, платье разсмотрѣно. Они взошли за терассу ресторана и сѣли за столъ.
— На апельсинныхъ корочкахъ-то, на апельсинныхъ корочкахъ-то… напоминалъ Конуринъ.
— Сейчасъ, отвѣчала Глафира Семеновна и, обратясь къ гарсону, спросила:- Эске ву заве о-де-ви оранжъ? Совсѣмъ забыла, какъ корки по французски, прибавила она. — На коркахъ… Ву компрене: оранжъ… желтая корка… жонь…
— Шнапсъ тринкенъ… хлопалъ себя Конуринъ передъ гарсономъ по галстуху.
Гарсонъ недоумѣвалъ.
— Апорте муа оранжъ, сказала наконецъ Глафира Семеновна.
Гарсонъ улыбнулся и принесъ вазу съ апельсинами.
Глафира Семеновнаоторвала кусокъапельсинной кореи и показала ее гарсону.
— Вуаля… О-де-вы комса…
Гарсонъ пожималъ плечами и что-то бормоталъ.
— Не понимаетъ! Видите, мужчины, какъ я для васъ стараюсь, а онъ все-таки не понимаетъ.
— Да чего тутъ! Не стоитъ и хлопотать! Пусть принесетъ бѣлой русской водки! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — О-де-вы рюссъ есть? Ву заве?
— Oui, monsieur…
— И закуски, закуски… Горъ-девръ… отдавала приказъ Глафира Семеновна. — Аля рюссъ… О-де-вы, горъ девръ… А апре — дежене пуръ труа персонь.
— Странно, что въ апельсинной странѣ живутъ и водіій на апельсинныхъ коркахъ не дерясутъ, — покачивалъ головой Конуринъ,
— Кажется, ужъ я для васъ стараюсь, но нѣтъ у нихъ этой водки да и что ты хочешь, — проговорила Глафира Семеновна. — Ну, да вы простой выпейте… Ты ужъ, Николай Иванычъ, выпей сегодня основательно, потому можетъ быть водки-то русской въ Италіи и не найдется. Да и навѣрное не найдется. Вѣдь это только въ Ниццѣ держутъ и въ Монте-Карло, гдѣ русскихъ много, а то вѣдь она и въ Парижѣ не вездѣ имѣется; въ первую нашу поѣздку въ Парижъ на выставку ея нигдѣ не было.
— Да что ты это предо мной лебезишь такъ сегодня? — удивился мужъ.
— Угодить тебѣ хочу, — отвѣчала жена.
Завтракъ былъ на славу и, заказанный не по картѣ, стоилъ всего только по четыре франка съ персоны. Мужчины осушили бутылку русской смирновской водки и, покрывши ее лакомъ, то есть запивъ краснымъ виномъ, развеселились и раскраснѣлись.
— Глаша! На радостяхъ, что мы сегодня отъ сихъ прекрасныхъ мѣстъ уѣзжаемъ, я хочу даже выпить бутылку шампанскаго! Ужъ куда ни шло! воскликнулъ Николай Ивановичъ.
— Да конечно-же выпей…
— И я бутылку шампанскаго ставлю на радостяхъ! прибавилъ Конуринъ.
— Шампань! Де бутель шампань! отдалъ приказъ Николай Ивановичъ, показывая гарсону два пальца. — Шампань секъ и фрапе. Компрене? Каково я хмельныя-то слова знаю! Совсѣмъ, какъ французъ, похвастался онъ. — Что другое — ни въ зубъ… ну, а хмельное спросить — просто на славу.
Выпили и шампанское.
— Ну, теперь въ вагонъ — и шляфенъ: на боковую… сказалъ Николай Ивановичъ. — Скоро-ли, Глаша, поѣздъ-то отходитъ? Спроси.
— Спрашивала ужъ. Черезъ два съ половиной часа. Времени у насъ много. Въ дорогу намъ гарсонъ приготовитъ краснаго вина и тартинки съ сыромъ и ветчиной. Видите, какъ я умно распорядилась и какъ стараюсь для васъ.
— Мерси, душка, мерси… Ты у меня бонь фамъ… Но сколько намъ еще времени-то ждать! Тогда вотъ что… Тогда не выпить-ли еще бутылку шампанеи?
— Довольно, Колинька. Вѣдь ужъ выпито и вы развеселились достаточно. Лучше съ собой въ вагонъ взять и въ дорогѣ выпить.
— А что мы здѣсь-то будемъ дѣлать?
— Да пойдемъ въ игорный домъ и посмотримъ какъ тамъ играютъ.
— Что?!. Въ игорный домъ? Въ рулетку! воскликнулъ Николай Ивановичъ.
— Да не играть, а только посмотрѣть, какъ другіе играютъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, ни за что на свѣтѣ! Знаю я къ чему ты подбираешься!
— Увѣряю тебя…
— Шалишь… Полторы тысячи франковъ посѣяли и будетъ съ насъ.
— Въ томъ-то и дѣло, что не полторы, а только тысячу четыреста, а ты все полторы, да полторы… Ежели ужъ такъ, то дай, чтобъ въ самомъ дѣлѣ сдѣлать полторы. Ассигнуй полторы… Вѣдь только еще сто франковъ надо прибавить. А почемъ знать, можетъ-быть эти сто франковъ отыграютъ и выиграютъ и будемъ мы не полторы тысячи франковъ въ проигрышѣ, а полторы въ выигрышѣ? уговаривала мужа Глафира Семеновна.
— Не могу, Глаша, не могу.
— Женѣ своей жалѣешь сдѣлать удовольствіе на сто франковъ! А еще сейчасъ бонь фамъ меня называлъ.
— Не въ деньгахъ дѣло, а не хочу изъ себя еще разъ дурака сломать.
— Ну, пятьдесятъ… Пятьдесятъ франковъ ты и пятьдесятъ Конуринъ дастъ. Я только на пятьдесятъ франковъ рискну… Всего десять ставокъ. Мнѣ главное то интересно, что вотъ сонъ-то предвѣщательный я сегодня видѣла, гдѣ эта самая цифра двадцать два мнѣ приснилась. Двадцать два… Вѣдь почему-же нибудь она приснилась!
— Фу, неотвязчивая! вздохнулъ Николай Ивановичъ, какъ-бы сдаваясь.
— А для меня вы дѣйствительно цифру тридцать три во снѣ видѣли? спросилъ Конуринъ, улыбнувшись.
— Тридцать три, тридцать три…
— Да что, Николай Иванычъ, не попробовать-ли ужъ на сто-то франковъ пополамъ, чтобъ и въ самомъ дѣдѣ цифру до полутора тысячъ округлить? спросилъ Конуринъ. — Сонъ-то вотъ… Предзнаменованіе-то…
— Вретъ она про сонъ. Сочинила.
— Ей-ей, не вру, ей-ей, не сочинила. Голубчикъ, ну, потѣшь меня, я вѣдь тебя тѣшила.
Глафира Семеновна быстро подхватила мужа подъ руку и потащила его съ терассы ресторана. Тогъ слабо упирался.
— И откуда у тебя такія игрецкія наклонности явились! Вопль какой-то грудной, чтобъ играть, словно у самаго заядлаго игрока, говорилъ онъ.
— Ахъ, Николя, да вѣдь должна-же я свой сонъ провѣрить! Идешь, голубчикъ? Ну, вотъ мерси, вотъ мерси… радостно бормотала Глафира Семеновна.
Они подходили къ игорному дому. Плелся и Конуринъ за ними.
XXXII
Былъ десятый часъ утра. Ранній, утренній поѣздъ отошелъ отъ станціи Монте-Карло и помчался къ Вентимильи, на французско-итальянскую границу. Въ поѣздѣ, въ купэ перваго класса, сидѣли Ивановы и Конуринъ. Вчера они проиграли въ Монте-Карло весь остатокъ дня и весь вечеръ, вплоть до закрытія рулетки, и не попали ни на одинъ изъ поѣздовъ, отправлявшихся къ итальянской границѣ. Пришлось ночевать въ Монте-Карло въ гостинницѣ и вотъ только съ утреннимъ поѣздомъ отправились они въ Италію. Они сидѣли въ отдаленіи другъ отъ друга, каждый въ своемъ углу и молчали. Уже по ихъ мрачнымъ лицамъ можно было замѣтить, что надежды на отыгрышъ не сбылись и они значительно прибавили къ своему прежнему проигрышу. Они уже не любовались даже роскошными видами, попадающимися по дорогѣ, и Николай Ивановичъ сидѣлъ отвернувшись отъ окна. Глафира Семеновна попробовала заговорить съ нимъ.
— Вѣдь даже ни чаю, ни кофею сегодня не пили — до того торопились на желѣзную дорогу, а и торопиться-то въ сущности было не для чего. Два часа зря пробродили по станціи, начала она, стараясь говорить, какъ можно нѣжнѣе и ласковѣе. — Хочешь закусить и выпить? Тартинки-то вчерашнія, что намъ въ ресторанѣ приготовили, всѣ остались. Вино тоже осталось. Хочешь?
— Отстань… отвѣчалъ Николай Ивановичъ и даже закрылъ глаза.
Глафира Семеновна помедлила и снова обратилась къ мужу:
— Выпей красненькаго-то винца вмѣсто чаю. Все-таки немножко пріободришься.
— Брысь!
— Какъ это хорошо такъ грубо съ женой обращаться!
— Не такъ еще надо.
— Да чѣмъ-же я-то виновата, что ты проигралъ? Вѣдь это ужъ несчастіе, полоса такая пришла. Да и не слѣдовало тебѣ вовсе играть. Стоялъ-бы, да стоялъ около стола съ рулеткой и смотрѣлъ, какъ другіе играютъ. Тебѣ даже и предзнаменованія не было на выигрышъ…
— Молчать!
— Да кнечно-же не было. Мнѣ было, мнѣ для меня самой приснилась цифра двадцать два въ видѣ бѣлыхъ утокъ и я выиграла.
— Будешь ты молчать о своемъ выигрышѣ, или не будешь?!
