Пантелеймон Романов - Рассказы
- О, ужасно! Ведь я прежде жил так, что и на двоих хватило бы, а теперь один вертишься едва-едва...
- И нравы, вероятно, изменились?
- Ужасно,- опять сказал он.- За границей считается чем-то невероятным отобрать, например, у человека дом, вещи, а здесь это освящено законом. Часто бывало так, в особенности первое время, что люди, уехавшие по делам на несколько месяцев и даже недель, возвращались и находили в своей квартире новых обитателей. И ничего не могли сделать. Приходилось искать нового угла и перебираться туда в чем приехали.
Он как-то полубессознательно сказал это затем, чтобы она, когда он ей скажет, что возвращает ей обстановку, не думала, что это такая простая и обыкновенная вещь в стране, где попрано всякое право, а редчайшее, благороднейшее исключение, свойственное только кучке.
- Ну, это уж, наверное, самые отъявленные негодяи,- сказала она.
Эта фраза убила Андрея Андреича.
- Да не негодяи, а таковы здешние законы, не признающие никакой собственности! Вы смотрите на все глазами западного буржуа, а этот взгляд здесь совершенно неприемлем.
- И все-таки негодяи,- повторила опять Вера Сергеевна.
Андрей Андреич утер платком лоб и замолчал. Он понял, что ей трудно будет дать почувствовать, что он делает для нее, возвращая без всяких разговоров обстановку, когда она с наивностью буржуазной куколки не может и не хочет понять, что такие вещи здесь - исключение, что он в конце концов по декрету не обязан ей возвращать. И у него, действительно, начинало подниматься глухое недоброжелательное чувство к ней. И против воли думал о том, что он здесь перенес все тяжести варварского режима, отгрызался раз десять от посягательств на эту обстановку, а они там благодушествовали, отсиживались в перчатках да в шелковых чулочках, а теперь приехали, и у них нет даже простого удивления перед тем, что всё цело, не продано и всё им возвращается, несмотря на то, что, в сущности, она даже не жена Василия Никифоровича, а так - неизвестно что. И нет ни малейшей признательности. С них за одно хранение в течение семи лет... содрали бы столько, что вся обстановка этого не стоит.
А вот она даже не позаботилась отдать ему полтинник за извозчика, который он вчера заплатил за нее. Конечно, полтинник - ерунда. Но когда человек к чужим полтинникам относится небрежно, он и к рублям будет относиться так же,думал учитель, с насильственной улыбкой принимая из рук молодой женщины налитый стакан. И так как она при этом, улыбаясь, смотрела на него,- как бы этой улыбкой подчеркивая странность их встречи,- он поцеловал ее руку.
А она перевела взгляд, несколько времени смотрела перед собой, потом вздохнула, как будто задумавшись о чем-то, и сейчас же опять улыбнулась ему, точно боясь его встревожить минутной задумчивостью.
Он попробовал ответить ей улыбкой, но от рассеянности обжегся горячим чаем и расплескал стакан. От этого он еще больше почувствовал себя в мучительно-глупом положении и замолчал.
- Что вы, милый друг, странный такой сегодня? Совсем другой, чем вчера?
Он покраснел и неловко, торопливо сказал, что ничего особенного, неприятно подействовала встреча с соседкой в коридоре, потому что эти грязные люди готовы самые лучшие отношения истолковать отвратительным образом.
Вера Сергеевна выслушала и сидела некоторое время молча, глядя перед собой. Потом вздохнула и сказала:
- Больше всего я боюсь человеческой грубости и грязи.- Она опять на секунду задумалась и содрогнулась спиной от какой-то неприятной мысли. Потом встряхнулась и проговорила с улыбкой: - Но нужно стоять выше этого... Однако уже одиннадцать часов.
Андрей Андреич промолчал. У него сейчас же мелькнула мысль, что, может быть, она сказала это затем, чтобы услышать от него приблизительно такую фразу:
"Не смотрите на часы, устроимся по-вчерашнему"...
Но он не сказал этой фразы.
А может быть, она сказала это затем, чтобы напомнить ему, что она ждет от него ответа относительно вещей и обстановки, ведь она, вероятно, заметила, что на салфетках - метка Василия Никифоровича.
И зачем он эти салфетки подал!
Чтобы скрыть неловкость, он встал и сделал вид, что ему нужно позвонить по телефону. Выйдя в коридор, он опять увидел соседку, которая возилась над корзиной в дальнем конце коридора. И когда она оглянулась на стук его двери, он почувствовал почти отчаяние от этого, как ему казалось, упорного преследования.
- Просто сил никаких нет! - сказал Андрей Андреич и, сделав вид, что забыл номер телефона, пошел обратно в комнату. Мог ли он два дня назад предполагать, что он будет ежиться под взглядом этой противной мещанки и быть в моральной зависимости и на каком-то подозрении у этих слизняков!.. "Боже мой, ну, чего она сидит!" - подумал он с раздражением и полным упадком духа о молодой женщине.- Нужно было с самого начала, как она пришла, сказать ей самым простым, деловым тоном, без всякого пафоса и без этой - ни к селу ни к городу - интимной близости, сказать, что он возвращает ей имущество, несмотря на декрет, и только просит ее, в виду неожиданности, оставить ему на первое время самое необходимое.
- Да что с вами, милый друг? Какое-нибудь горе? - спросила внимательно и участливо Вера Сергеевна. Она так серьезно, с такой тревогой посмотрела на него, что у него едва не показались слезы от этой неожиданной ласки женщины. Он хотел было выдумать какое-нибудь несчастье, чтобы отвлечь ее подозрение от истинной причины, но сейчас же подумал, что если она начнет его жалеть, и он пойдет навстречу этой жалости и женской ласке, то это будет только лишним шагом к близости.
- Нет, ничего...- ответил он.
Но ответил с таким убитым видом, что она не поверила и, сев около него на диван, стала участливо-тревожно расспрашивать. Это вышло еще хуже, потому что она при этом даже взяла его за руку и нежно-успокоительно поглаживала ее.
Потом вздохнула и несколько секунд молчала.
- Я ехала сюда с отчаянием в душе,- проговорила она медленно, как будто его настроение вернуло ее мысли к своей судьбе.- Все, что произошло у меня с Василием Никифоровичем, вышло так нелепо, что я потерялась...
- Уже двенадцать часов...- сказал Андрей Андреич как-то совершенно неожиданно для самого себя и даже покраснел от мысли, что она его слова могла понять как намек на то, что ей пора уходить.
Вера Сергеевна, замолчав, тоже посмотрела на часы и поднялась.
- Я потому не предлагаю вам остаться,- сказал он поспешно,- что у нас эти люди... соседи, вы не можете себе представить... Лучше пропустить один день.
- Да зачем же, милый друг, у меня есть, где переночевать. А завтра или как-нибудь на днях вы сведете меня в театр? Я давно не была в московских театрах.
- Да, да, конечно... непременно, завтра же! - сказал Андрей Андреич как-то слишком поспешно, чтобы она не подумала, что ему жаль денег на билеты.
Она уже надевала шляпку, а он все еще не выбрал момента сказать ей про обстановку.
- Я пойду провожу вас,- сказал он,- кстати, мне нужно переговорить с вами. Только далеко вас проводить не могу, потому что мне нужно забежать к приятелю совсем в обратную сторону.
Когда они вышли, он проводил ее до ближайшего перекрестка и, собравшись с духом, сказал:
- Приходите завтра между тремя и четырьмя, мне нужно с вами переговорить по одному важному делу.
При прощании она в сумраке слабого фонарного света посмотрела на него долгим, задумчивым взглядом и сказала:
- Прежде я не была суеверной и не верила в судьбу, а теперь... теперь верю...
Она сжала его руку и, быстро повернувшись, пошла по пустынному тротуару ночной улицы.
Он долго видел ее тонкую, элегантную фигуру, потом, вздохнув, пошел к дому, оглянулся у подъезда, не вернулась ли она и быстро скользнул на лестницу.
А когда засыпал, то перед глазами вставала она в своем весеннем костюме, и он с бьющимся сердцем снова и снова вызывал в воображении ее тонкую фигуру в свете фонаря, ее последний взгляд и торопливое пожатие руки...
VI
В три часа она пришла.
Андрей Андреич решил ей коротко сказать только о том, что он возвращает ей обстановку. И при этом дать понять, что ему нужно уходить по делу, чтобы не оставаться с ней долго и не стать опять на линию сближения.
Но ему все-таки хотелось дать почувствовать, что если он возвращает, то это является только результатом его личной порядочности, что законы все на его стороне. И другой бы на его месте ни за что не отдал, и сделать с ним было бы ничего нельзя. Даже опасно поднимать этот вопрос, ввиду того, что это имущество принадлежало эмигранту. А она, вероятно, по своему неведению, думает, что он обязан отдать и потому отдает ей.
Поэтому он все-таки сначала нарисует ей фон, ту ситуацию, при которой он возвращает, а потом корректно и сухо скажет, что она может брать обстановку когда угодно.
Его только возмущало отношение Василия Никифоровича,- главное, тон его письма, в котором он просил об этом, как о какой-то ничтожной приятельской услуге.
