Десять поколений - Белла Арфуди
– Хочешь, сделаю тебе на ужин твои любимые татар-бораки?
Ари кивает, заулыбавшись. Не розовые пончики из американских мультфильмов, но тоже сгодятся. Татар-бораки – одно из самых любимых его блюд. Ари отпускает мать, потянувшуюся к кухонным полкам за ингредиентами.
Закатав рукава, она смешивает яйцо, соль, муку и воду. Раскатывает тугое тесто в тонкий пласт и начинает резать ромбиком. Ари знает, что забрасывать тесто в кипящую слегка подсоленную воду будет он, мама доверяет ему этот ответственный момент. Глядя на маленькие пузырьки, уже появляющиеся на поверхности воды в затертой кастрюле, он ждет своего часа.
Ари обожает эти моменты с мамой. Когда они совсем одни и словно делятся общим секретом. И пока дома нет отца. Как только он приходит, становится очень тихо. Мама говорит Ари, что папа устал, поэтому не стоит его донимать. Ари должен играть без лишнего шума и вести себя прилично. «Прилично» – слово, которое он понимает интуитивно, но терпеть не может.
– Помоги мне пока с соусом, – отвлекает мама его внимание от кастрюли. – Перелей сюда полбанки мацуна.
Тара двигает к сыну глубокую тарелку с золотистой окантовкой по краям – из ее свадебного приданого. Взяв себе разделочную доску, она начинает мелко резать чеснок. Запах пощипывает ей нос. Тара любит возиться на кухне. Это отвлекает ее от постоянных дум про бессмысленность переезда. Стали ли они теперь жить лучше? У них есть газ в доме. Не приходится топить буржуйку прямо в центре гостиной, как в Армении, и отмывать повсюду копоть. Да и вода горячая теперь всегда, а не по часам. Но что с того, если ты совсем чужой и одинокий в большом городе? Без близких, друзей, в компании только замкнутого и угрюмого мужа. Вечно в заботах и делах, он едва ли перебросится с ней парой десятков слов в неделю. Да и те в основном о сыне.
Каждый месяц Шиван исправно отдает Таре часть заработанных денег, чтобы она могла следующие тридцать дней вести хозяйство. Просить больше, чем уже было дано, не положено, Тара знает. Она также знает, что муж оставлял бы ей больше денег, если бы мог. Отчуждение мужа ей не обидно. Еще она знает, что между ними нет и не было любви. Есть ли она вообще хоть в одном браке, организованном по традициям? Ей лишь иногда хочется с кем-то поговорить, а не с кем. Того и гляди она скоро станет болтать со старухами, что сидят на скошенной, с облупившейся краской скамейке у подъезда. Их глаза провожают Тару каждый день по пути в магазин и обратно. Иногда ей кажется, что внимание этих старух и есть настоящее свидетельство того, что она еще жива. Она еще существует.
– Пора высыпать ромбики.
Ари тут же оживляется и возвращается к кастрюле. Кидая по одному куски теста, он следит за тем, чтобы мама постоянно все помешивала. Слипшееся тесто ему не нравится.
Сидя чуть позже над дымящейся тарелкой татар-бораков, он глубоко вдыхает знакомый и любимый аромат.
– Вот так и дыши, когда волнуешься или что-то идет не так, – обращается к Ари мама. – Запомнил? Вдох. Выдох.
– Вдох, – повторяет за ней Ари, хватаясь за вилку. – Выдох.
Вдох. Выдох.
Вдох.
Выдох.
Ари встал с пола. Его слегка покачивало, но в голове было ясно. Ари слышал, что в комнате проснулся дядя Мсто. Он с шумом что-то искал в шкафу. Выйдя к нему из ванной, он увидел, что дядя Мсто сидит на кровати посреди скомканных простыней и покрывала. В руках у него урна с прахом. Видя недоумение Ари, дядя Мсто объяснил:
– Я хотел с ним поговорить. Мне кажется, мы что-то делаем не так.
Ари медленно подошел к дяде и сел напротив него на другой кровати. Поведение дяди Мсто казалось ему странным, но не хотелось обидеть его, дав понять, что он ведет себя как сумасшедший.
– Что мы делаем не так? – спросил Ари.
Дядя Мсто опустил подбородок на крышку урны, еще крепче схватившись за нее толстыми огрубевшими от тяжелой работы пальцами. Его глаза заволокло пеленой. Ари казалось, что дядя вроде и здесь, с ним, но в то же время очень далеко.
– Мы не исполняем его волю. – Дядя Мсто говорил очень тихо, практически шепотом. Словно боялся, что брат может его услышать. – Разве мы сделали что-то важное? Мы набегом прошлись по нескольким странам, толком ничего в них не делая. Словно само появление в аэропортах их столиц и есть наша цель.
– Какая же наша настоящая цель? – Ари старался не говорить саркастично.
– Я не знаю. – Дядя Мсто кивком указал на урну. – И он не говорит. Я пытался услышать какой-то ответ.
Оба замолчали, уставившись на урну. Минута. Другая. Десять минут позади.
– Что ты хочешь, чтобы мы сделали? – решился наконец спросить Ари.
– Я не знаю. – Дядя Мсто казался растерянным. – Но мы точно делаем что-то неправильно, иначе мы бы уже что-то получили. Нашли бы какой-то ответ для себя. Он у тебя есть?
Ари покачал головой.
– Шиван был бы нами недоволен. Я везу его сына есть иранские сладости вместо того, чтобы возвращать его к корням. – Тут он вздохнул. – Хотя как я могу кого-то вернуть к корням, если моя собственная дочь живет с турком?
Отложив в сторону урну, дядя Мсто согнулся и закрыл лицо ладонями. Его локти упирались в колени, тело совсем не шевелилось. Ари не сразу решился разорвать очередную оглушительную паузу:
– Сона кажется счастливой.
Тяжелый взгляд дяди Мсто заставил Ари нервно сглотнуть. Наверное, лучше ничего не говорить.
– Так же счастлива, как те, кто веками уничтожал нас? Сколько поколений нашей семьи, да и всех езидов, бежали от мусульман? Сколько раз была резня?
Ари молчал.
– Я тебя спрашиваю, сколько раз?
Ари знал, что надо назвать заветное число «семьдесят три», но язык приклеился к нёбу. В горле пересохло.
– Семьдесят три раза! Семьдесят три раза мы спасались! Одна резня в Турции чего стоила, когда наш народ бежал. До сих пор живы в памяти истории о том, как наши праотцы пытались скрыться через реку, которая уже была красной от крови погибших. Семьдесят три раза мы спасали себя как народ. Спасали себя и свою веру. И для чего, ответь мне?
Ари продолжал молча смотреть на дядю. Тот, погруженный в собственную печаль,
