Борис Казанов - Полынья
- Пусть закипают котлы, - отвечал Просеков с важностью. Но это были только слова.
И дело не в том, что Просекова считали плохим охотником. Само существование тундры воспринималось на "Кристалле" с недоверием. И все же куда-то уходил человек!.. Смотрели, как Просеков с Диком, перейдя пирс, поднимались по угольной дороге, где шоферы даже останавливали свои машины, чтоб их пропустить. И то, что Просеков, недавно одолевший море, сейчас уверенно вышагивал по земле, так действовало на остальных, что наступало минутное оцепенение, как будто Просеков с Диком отходили в потусторонний мпр. Лишь тогда приходили в себя, когда Дик, задержавшись возле рекламного медведя с самоваром, приподнимал ногу и, не страшась зверя, пускал на него длиннющую струю, которая у него не получалась в море.
- Сделал как мужчина, - удовлетворенно произносил Кокорин.
И все опять принимались за работу.
Но вот срочные дела были окончены, и Величко расчехлял на ботдеке шлюпку. С ним на рейд уезжал Кокорин, старший механик Микульчик и сопровождавший его механик с бакенбардами. Этот рейс должен был выяснить, будет ли сегодня осмотр парохода. Обычно заявок поступало мало, поскольку аренда "Кристалла" как новейшего специализированного корабля обходилась дорого заказчику.
Первая группа счастливчиков, записанных на очередь, уже мылась под душем, ожидая возвращения Величко. Трощилов, захватив пачку морских удостоверений, бежал на почту, и, когда он возвращался, моряки бегло проглядывали письма, откладывая детальное изучение на после, когда выдохнется горячка из души. Конечно же так вели себя только неженатые моряки. А из женатых в таком настроении находился один, Юрка Ильин. Одеваясь, играя в карты, он заодно просматривал накосую десятка полтора конвертов, выпотрошенных на одеяле: мозаику листков, почерков, слов, спутавшихся в общей массе, от которых в каюте, казалось, начинал звучать разноликий и разноголосый женский хор. Внимательно прочитывал письмо от жены боцман Кутузов, придирчиво вертя его и так и этак. Одно письмо получил Ковшеваров. Не читая, сунул его под подушку, так как был занят другим. Выстирав белье, установив порядок в вещах, которые перетряхнуло за рейс, Гриша теперь укладывался опять - ради простого удовольствия замереть надолго. Все так же потерянно стоял посреди каюты Дюдькин: он не получил письма. И тут же сидел, прочитывая письма в уголке, Леша Шаров. Ему пришла почта, не уступавшая Ильину. Только адресатов было два: жена и дочери. Жена Леши работала на плавбазе "Кольская земля", которая пришла с караваном и уходила на восток. Печально было выражение его небритого лица, хотя письма от жены были любящие, нежные. И такие же любящие письма были от двух его приемных дочерей, которые ходили в школу и самостоятельно вели домашнее хозяйство. Из-за этой семьи он и перевелся на "Кристалл", променяв на него большие пароходы. Однако на берег поглядывал изредка, чтоб убедиться, что он есть. И обычно в порту, отстояв вахту на своем пароходе, шел на другой и отстаивал вахту на нем, и так до тех пор, пока не засыпал где-нибудь, угощаемый со всех сторон. Никогда не отлучался в поселок и боцман, снимая с себя робу лишь перед сном. У Кутузова тоже была своя странность на берегу: он любил швартовать пароходы. Теперь он готовился пришвартовать "Агат", который приходил сегодня. Никуда не ходил и повар Дюдькин. На камбузе не осталось еды, и повар отпарил на завтрак старый хлеб, который пощипывали игроки. Зато карты они имели классные. Специальные карты, которые клали в спасательные плоты. Считалось, что терпящему бедствие они так же нужны, как спасательный пояс, запас пищи и воды.
- Дам не брать! - объявил Сара условие кона. Он сидел на прикупе. Ходи, Дракон.
Кутузов медлил: на руках три дамы, плохо одетые. По условию игры он должен сплавить их другим. Сделать это надо в такой момент, когда откупиться от них никто бы не мог.
С первой дамой Кутузов не рассчитал,
- Лиду, жену дарю... - крикнул он, выкидывая под ход Андрюхе. - Бери!
- З-зачем она мне? - ответил Андрюха, который заикался. Вовян тоже не взял, и Кутузов забрал жену обратно.
- Значит, верна, - решили игроки.
- А что? Раз из Канады пришли: курей этих возили, пышных... Дома восемь месяцев не был, - рассказывал боцман, остановив игру. - Смотрю: женщина загорелая, ничего себе. Я к ней: "Разрешите?" А она: "Нахал!" - и бац мне сюда. Смотрю: жена.
- Н-не уз-з-знала?
- Откуда? Я себя не узнавал, так на курях отъелся. Ряшка была, что вот... - Кутузов, приподнявшись, похлопал сзади.
- А ты ее?
- Что я? Прическу изменила, перекрасилась, с юга... Скажи, Леша?
- Coy-coy.
Боцман Кутузов обычно начинал рассказ как реальную вещь, но по ходу изложения изменял его, подчиняя порыву своего могучего воображения. И тут он играл "втемную": или вызывал у слушателей изумление, или же терпел провал, если воображение подводило. На этот раз игроки были потрясены.
- Эммочка... - представил свою знакомую Ильин. И зачитал строчку из ее письма: - "Благодарю тебя, мой любимый, что ты существуешь на свете..."
- Не говорит, у кого списала? - ехидно спросил Вовян, которому Эммочка предназначалась по игре.
- Пишет: "Прости, Женя, возможно, называю тебя неправильно"...
- Имя з-забыла...
- Моя жена тоже такая, - Кутузов перевел разговор на свое. - Никогда не указывает правильно размера. А тут рейтузы появились, арктического цвета... Как солнышко засветила б!
- Разве она тебе деньги дает?
- Свои есть. И всегда при мне... - Кутузов начал ощупываться, и лицо его выразило замешательство. -Трусы сняли! - воскликнул он. - Когда спал, снял кто-то.
Картежники рассмеялись, приняв это за розыгрыш. Но тут отозвался за занавеской Ковшеваров.
- Ты мои трусы надел, вот я их и снял.
- Как твои? - Кутузов вскочил как ужаленный. - Ишь ты, хохол... - И он, с чудовищной быстротой раскрыв рундук, а потом фанерный чемоданчик водолаза, выхватил оттуда то, что хотел: тряпочные трусы, с цветочками.
- Так это же мои! - взбеленился было Гриша, но остолбенел перед доказательством: резиновой прокладкой на внутренней стороне с десяткой в ней, целой и невредимой после стирки и глажения.
Там, в чемодане, лежали еще одни такие же, с цветочками, и до Ковшеварова дошло, что он по ошибке выстирал боцманские трусы, приняв их за свои.
- Что я наделал? - прорыдал Гриша, падая в койку.
- Не горюй, Гриня, - успокаивал друга Трощилов.
Но горе Ковшеварова не имело границ:
- Что я наделал...
- "Наделал"! Хорошее дело сделал, - сейчас Кутузов обижался уже за то, что человек, сделав хорошее дело, принимает его за плохое.
Ковшеваров, обессилев от конфуза, задернул занавески и затих. К Кутузову же вместе с трусами пришла удача.
- Марья Ивановна, - подержал он на весу следующую карту, изображая неимоверную тяжесть. - Отдавать или нет? - спросил он у Дюдькина.
- Письма не написала...
- Значит, отдадим!
И Вовяну ничего не оставалось, как брать: откупиться было нечем. Вовян, если проигрывал, переживал из-за пустяка. А когда Кутузов вручил ему напоследок бабу Сашу, пережившую шесть пароходов, нервы у моториста раскисли.
- Я плачу, - сказал он, удивляясь.
- Успокойся, Пушок.
- Не могу...
Вовян, утираясь, вышел.
Андрюха задержался, чувствуя неловкость за товарища.
- Из-за девчонки переживает, с "Ванцетти", - назвал он пассажирский теплоход "Сакко и Ванцетти", который совершал круиз по Арктике. - У него на шлюпке последняя очередь.
Шаров сразу поднялся, и все поняли, что он уступит свою. В тишине опять задал вопрос Дюдькин:
- Но ведь дочка могла написать?
Никто ему не ответил. Тогда повар решился:
- Пойду в поселок.
- А мы будем встречать "Агат".
- Встречайте...
Стало слышно, как Дюдькин шумно одевается напротив, в матросской каюте.
- Скоро сдуреем все, побежим в поселок, - заметил боцман.
- А что? Девчонку спасли...
- Спасли! Помешалась она, вчера убежала из больницы. Не могут найти. Говорят, влюбилась.
- Такая! Значит, пропала она... - с огорчением сказал Ильин.
Настроение играть пропало, и Кутузов смешал карты.
Шлюпка вернулась с поломкой: испортился по дороге топливный насос. Поэтому долго шли.
Кокорин, хмурый, не глядя ни на кого, тотчас направился в каюту. Суденко, который вышел из-за него, понял, что работу Кокорин не достал... Что делать весь день?
Сошел на причал, поискал Федоса. Его машина, самая помятая и выносливая, стояла последней в очереди. Кожанки на Федосе не было, какая-то телогрейка с чужого плеча.
- Где твоя кожа?
- Кому-то отдал, - ответил он рассеянно.
- Может, девчонке какой-нибудь?
Федос начал припоминать:
- Помню, сидел. Потом, помню, шел. Потом, помню, спал...
- Память у тебя!
- Понимаешь, - сказал он, - жена ушла.
- Куда?
- Ходит по поселку, ей ног не жалко...
- Ты меня можешь подкинуть к заливу?
Федос поморщил лоб: далековато, порожний рейс в оба конца.
