Нодар Думбадзе - Я вижу солнце

- Не понимай...

- С маслом или сыром?

- Хлеб... Бутер...

- Ага, бутерброд, значит?

- О, бутерброд! - обрадовался немец.

- А как насчет хачапури? - улыбнулся я.

- Немец плен! - улыбнулся немец.

- Подвело животы, сволочи? Иди к своему Гитлеру, пусть он угостит тебя!

- Гитлер капут! - сказал немец безнадежно.

- Неужели?! Вот огорчил меня! - покачал я головой.

Немец почувствовал иронию в моих словах и теперь обратился к тете:

- Хлеб, фрау, хлеб...

Губы у немца задрожали. Я проследовал за его взглядом и увидел, что он устремлен к нашему накрытому столику.

- С ума он сошел! Еще чего не хватало! Хлеба ему подавай! - сказал я тете. Она стояла побледневшая и молчала. Вдруг тетя повернулась, бросилась на кухню, схватила свой кусок мчади и подала его немцу.

- О, данке шён, фрау, данке зеер! - Немец дрожащими руками принял мчади и стал за обе щеки уплетать его. С минуту тетя смотрела на жадно евшего немца, потом снова вернулась на кухню, вынесла весь оставшийся мчади и отдала ему.

- Тетя, ты с ума сошла?! - схватил я ее за руки.

- Отстань, Сосойя! - Тетя отстранила меня и опять побежала на кухню. Немец с недоумением смотрел на нас.

- На, немец, на! На тебе сыр, на тебе вино! Бери! - Тетя сунула в руки немцу весь наш обед и вдруг расхохоталась.

- Тетя! - испугался я.

- Молчи, Сосойя, молчи! Пусть берет все! Пусть! Что еще тебе, немец? Скажи, что еще дать тебе? - выговариривала тетя сквозь смех.

- Папирос, фрау... - расцвел немец.

- Дай ему табак, Сосойя!

- Нет у меня табака!

- Есть! Полный карман!

- Нету! - заупрямился я.

- Отдай сейчас же! - Тетя засунула руку в мой карман и протянула немцу полную пригоршню табака. - На, бери! Бери!

Руки у немца были заняты, поэтому тетя сама насыпала ему в карман мой табак, потом легонько подтолкнула его и сказала с улыбкой:

- Иди теперь, немец, иди!

- О, фрау, данке зеер, данке шён!

- Иди, иди, немец!

Я смотрел, вытаращив глаза, на смеявшуюся тетю и не мог понять, что с ней происходит.

- Данке, фрау! - еще раз поблагодарил немец и стал пятиться к калитке.

- Не за что!

Тетя обняла меня, крепко прижала к груди и вдруг разрыдалась. Перепуганный немец поспешно вышел со двора.

- Что с тобой, тетя? Почему ты плачешь? - спросил я еще более испуганно.

- Ничего, Сосойя, ничего! Посмотри на него! - и она показала на удалявшегося немца.

- Ну и что?

Тетя опять заплакала, потом засмеялась, снова заплакала.

- Видишь? Видишь, Сосойя? Видишь?!

Каждый, кто взглянул бы сейчас на тетю, принял бы ее за сумасшедшую. Но мне никогда еще не приходилось видеть на лице моей тети столько радости и счастья!

* * *

Ночь. Я лежу в своей постели и мечтаю о приятном сне. Я люблю сны; спящий человек, не видящий снов, все равно что покойник. Я считаю так: днем, когда мы ходим, разговариваем, спорим, - мы живем. Ночью, когда мы спим и не чувствуем ничего, - мы мертвы. Следовательно, тот, кто не видит снов, половину своей жизни проводит зря, в состоянии покойника. Я же все свои шестнадцать лет прожил сполна, потому что за редким исключением каждую ночь вижу сны. Во сне, как и днем, я хожу, разговариваю, смеюсь, плачу. Во сне, как и днем, мне бывает холодно и жарко, весело и скучно, радостно и грустно.

Вот потому и хочется мне увидеть приятный, хороший сон. Я каждый раз перед сном разговариваю с тетей для того, чтобы продолжить этот разговор во сне. Тетя никогда не делится со мной своими мыслями до конца, а во сне она всегда откровенна, во сне она ласкает, целует, наставляет меня, говорит, что нет у нее на свете никого дороже меня... Вот и сейчас мне хочется поговорить с тетей, но что-то сдерживает меня. После сегодняшнего события я растерян, смущен. Потому и лежу я молча и мечтаю о приятном сне...

- Сосойя!

- Да, тетя?

- Спишь?

- Нет, тетя, какой там сон!

- Видел того немца?

- Лучше бы мне не видеть проклятого! - проворчал я, и опять под ложечкой у меня засосало.

- Конец войне, Сосойя, конец! - Тетя присела в постели.

- Кто это сказал?!

- Конец войне, Сосойя!.. Раз мы дожили до того дня, когда немецкий солдат пришел к нам и попросил кусок хлеба, - значит, войне конец! Неужели ты не понимаешь этого?

Я не ответил.

- Ты не обижайся на меня, Сосойя... Я была готова отдать ему весь дом, не то что мчади...

- Я тоже, тетя...

- Прости меня, Сосойя...

- Что ты, тетя!

- Подумай, Сосойя, что это значит! Немецкий солдат попросил у нас хлеба!

- Да, тетя!

Тетя помолчала, потом очень ласково спросила:

- Сосойя, ты голоден?

- Нет, тетя, ничуть! Мне совсем не хочется есть!

- И мне тоже...

- Ну тогда заснем, тетя...

И в комнате воцарилось долгое молчание...

...Сон не шел... Пропели первые петухи... Я встал, подкрался к тетиной кровати. Она спала и улыбалась во сне.

Тете снился приятный сон.

Зачастили петухи. Я вышел во двор. На склонах гор, крышах домов, плетнях таял легкий, прозрачный, фиолетовый туман. Над селом занималась заря...

ПАВОДОК

Весной, когда на Суребских горах начинает таять снег, наша Супса свирепеет. Она выходит из берегов, заливает всю пойму, бушует, ревет, с корнями вырывает столетние деревья, набрасывается на мосты, уносит их, словно щепки, куда-то вниз, и не только мосты, - бывает, жертвой взбесившейся реки становятся и звери, и скот, и люди.

Потом Супса постепенно остывает, угоманивается, возвращается в свое ложе, оставляя на берегах уйму дров и живительного ила. Река словно возмещает людям причиненное им зло.

Мы любим свею Супсу. Мы не боимся Супсы. Во время паводка люди наскоро сооружают земляные валы и насыпи, засыпают реку нанесенными ею же камнями и делают это с такой старательностью, словно им незнаком свирепый нрав Супсы. Или же вообще не делают ничего - стоят на берегу и наблюдают, на что еще способна эта небольшая сумасбродная река.

Паводок - лучшее время для ловли рыбы кошами.

Я, Нодар Головастик, Отия Каландадзе и Яго Антидзе поставили свой кош выше всех других кошей наших односельчан. И это не могло не вызвать общего возмущения.

- Разбойники! Это что же получается? Я должен жрать требуху вашей рыбы? Уберите отсюда кош, иначе перебью всех вас, чертей! - налетел на нас Венедикт Кутубидзе.

- А что, нам, что ли, есть требуху твоей рыбы? - спросил Венедикта довольно мирно Нодар.

- Слушай, говорю тебе: уберите отсюда кош!

- А где прикажешь ставить его? - вмешался Яго.

- Где хотите!

- Вот и прекрасно! Мы хотим именно здесь!

- Опять? Что я тебе сказал? - взвизгнул Кутубйдзе. - - Чем ты недоволен, дядя Венедикт? - прикинулся я овечкой.

- Ты еще спрашиваешь? Христом-богом вас прошу - снимите ваш кош и перенесите его куда-нибудь вниз по течению! Вот и все!

- А что нам там достанется?

- Да какое мне дело? Что достанется, то и жрите!

- Э-э-э, почему так грубо, дядя Венедикт? - обиделся Нодар.

- Грубо? Ты посмотри на этого головастика!

- Не оскорбляй человека, дядя Венедикт! Хватит ему своего горя! пожалел товарища Отия.

- А ты при чем?

- Как это при чем? Друг он мнв или кто?

- Оно и видно! Все вы одним миром мазаны!.. Ну-ка соберите ваши манатки и убирайтесь отсюда!

- Товарищ Венедикт! - начал официальным угоном Яго Антидзе.

- Какой я тебе товарищ, сопляк! - взорвался Венедикт.

- Да что ты в самом деле, река эта твоя, что ли? - спросил Нодар.

- А чья же? Тебя не было и в помине, когда я здесь ставил коши.

- Ну а теперь позволь нам! - попросил Нодар.

- Говорю вам: перенесите кош ниже или убирайтесь на тот берег!

- Послушай, дядя Венедикт, река не твоя и не наша, река принадлежит советской власти и рыба в реке - тоже! - объяснил я.

- Ты кого учишь, болван, что мое, а что государственное?!

- В Конституции сказано, что все мы в равной мере пользуемся правом на отдых и на охоту! - уточнил Нодар.

- Не учи меня, что сказано в Конституции! Я на своем веку знал много конституций! - огрызнулся Венедикт.

- При чем тут я? Так сказано в Конституции!

- Что, что там сказано? Чтобы Нодар Головастик и Сосойя-бездельник отнимали кусок хлеба у Венедикта Кутубидзе?

- Нет, не совсем так... Чтобы ели все, вот что сказано!

- Так, да? - сощурил глаза Венедикт.

- Так! - кивнул головой Нодар.

- Значит, так? - обратился Венедикт ко мне.

- Точно! - подтвердил я.

- А разве о том там не сказано, что подобные вам сорванцы обязаны иметь честь и совесть и уважать старших?

- Видно, не читал ты Конституцию... Там нет такого указания.

- Нет?

- Нет.

- Значит, нет?

- Нет, дядя Венедикт, чего нет - того нет!

- Значит, об этом не сказано, а о том, что вы должны жрать, а я глядеть вам в рот, об этом сказано?

- Рыбы хватит на всех, дядя Венедикт!

- Нет, ты ответь мне! Не сказано, да? - не отставал Венедикт.

- Нет! - заупрямился я.

- И это называется Конституцией?! - Не ожидая ответа, Венедикт выхватил из-за пояса топор и направился к нашему кошу.