Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль - Заур Магомедович Зугумов
Так вот, приехав домой, я вновь встретился с моим лагерным приятелем. Ну кому же мне можно было верить в тот момент, если не человеку, которого я когда-то спас от бесчестья, а может быть, и от смерти, заплатив за него картежный долг? А эта падаль, оказывается, уже давно пахала на легавых, и со дня моего приезда мусора знали обо мне все, что им нужно было знать, и следили за каждым моим шагом его сучьими глазами.
Много лет спустя один старый и спившийся легавый поделился со мной секретной в то время информацией. Мне она была уже ни к чему — эту мразь завалили в тюрьме за несколько лет до того, но послушать все равно было интересно. Так вот, оказывается, предал он меня лишь из-за того, что боялся, как бы я не потребовал у него старый должок. И все это при том, что на протяжении пятнадцати лет я ни разу даже не заикнулся о нем, ни в лагере, ни на свободе. Пойми после этого людей, хотя, повторюсь, людей всегда можно понять, но ничтожеств — никогда!
Приняли меня легавые сразу же после дня рождения, в тот самый момент, когда, уже попрощавшись с друзьями, я собирался покинуть родину, расположившись в вагоне поезда Махачкала-Москва, в семидесяти километрах севернее столицы Дагестана, в городе Хасавюрте. Хорошо еще, что я вовремя успел скинуть в дальняк майдана ксивы. Это был удар ниже пояса, ведь меня со дня на день ждали в Белокаменной, куда я уже успел позвонить и откуда в самом ближайшем будущем мы с Ларисой собирались вновь отправиться в Европу.
Глава 7
Того, кто меня сдал с потрохами, я просчитал уже на следующий день в КПЗ Махачкалы на допросе, хотя допросом эту доверительную беседу назвать было трудно. Просто кое-кто из мусоров решил блеснуть передо мной своими знаниями преступного мира, которые на самом деле назывались обычной ставкой правоохранительных органов на агентурную сеть — на ренегатов из среды преступного мира, без которых в то время, как и сейчас, не могло и не может обойтись ни одно из легавых ведомств.
— Ты, видно, еще плохо изучил человеческое нутро, Заур, хоть и прошел немалый жизненный путь и повидал достаточно, — сказал мне один из них. — А человеческая сущность такова, что требует предательства, хотя бы в нем не было пользы, а один лишь задор и соблазн, на собственную погибель.
В какой-то степени он был прав, но сука суке рознь, хотя они и родные сестры. Одни рождаются ими, тогда как другие опускаются до их уровня с самой высоты положения в обществе, к которому они принадлежат. Как правило, это общество — преступный мир. И чтобы спустить с высоты человека и обработать его таким образом, чтобы он предавал своих же собратьев, да еще и на свободе, требовалось действительно очень много кропотливой мусорской работы.
«Да, здесь они действительно во многом преуспели», — подумалось мне тогда, и не считаться с этим мог разве что идиот. В махачкалинской КПЗ я провел на этот раз одиннадцать суток, пока за мной не приехали «покупатели» из Чарджоу. За это время я успел послать к Лимпусу парнишку, который просидел со мной в камере несколько суток, с устным поручением.
И вновь, как и несколько лет тому назад, я сидел в купе поезда Ростов — Баку в окружении теперь уже двоих сопровождающих меня мусоров и с улыбкой слушал их инструкции относительно попыток к бегству и прочих возможных дорожных казусов.
Я не успел с ними даже ознакомиться, не далеко отъехав от Махачкалы, как дверь в купе резко отворилась и на пороге появился Лимпус. Чего-то подобного я, откровенно говоря, и ожидал с минуты на минуту, поэтому и улыбался, представляя эту картину.
Менты не на шутку перепугались, ибо подельник мой был не один, но я их вовремя успокоил, попросив переждать в тамбуре, пока мы с ним переговорим. Лимпус был с четырьмя верными людьми, и нам ничего не стоило свалить с этого «майдана», оставив ментов ни с чем, но складывалась такая ситуация, при которой лучше было этого не делать по двум причинам.
Во-первых, таким образом мы оказывались бы в бегах уже вдвоем, а во-вторых, я сам хотел раз и навсегда покончить с этим идиотским обвинением в побеге. Теперь, когда рядом был друг и появилась такая преданная подруга, как Лариса, я был уверен в том, что добьюсь справедливости, тем более что уже в Москве я приложил к этому кое-какие усилия.
Теперь о канонах, которых я придерживался всю жизнь и по которым жил. Передо мной стояла отнюдь не простая дилемма.
Дело в том, что по воровским законам, если у босяка появляется возможность побега, он должен ее использовать. Но я решил разложить другой пасьянс, и он, как показало время, у меня сошелся.
Лимпусу не нужно было много объяснять, он меня понял и без лишних слов. Но все же счел нужным задать один вопрос:
— Уверен ли ты, что твои надежды не построены на песке?
— Да, Абдул, уверен.
— Ну тогда Бог в помощь, брат!
Мы договорились обо всем и простились здесь же, в купе. Они вышли в шестидесяти километрах к югу от Махачкалы, на станции Избербаш, оставив мусоров-туркменов в таком недоумении, что до самого конца пути те восхищались их воровской честностью и благородством. Кстати, и вели они себя насколько могли достойно, не то что дагестанские легавые, недавно сопровождавшие меня в ЛТП. И надо сказать, что если бы не обстоятельства, вынудившие их сопровождать меня, то эта поездка могла бы запросто сойти для нас за дружеский вояж на Восток.
Прибыв в Баку поездом, мы улетели оттуда уже самолетом в Ашхабад, а из столицы Туркмении — обычным путем в Чарджоу. К вечеру того же дня я был водворен в тюрьму, где меня ждала приятная встреча, если,
