Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль - Заур Магомедович Зугумов
— Да ничего я не запомнил, Абдул, что там можно было запомнить? Представь, в каком я был состоянии. Помню только воткнутый в землю маленький камень, перевязанный лоскутом материи, и надпись краской, чтобы ориентир был. Так за это время и краску наверняка смыло…
— Ничего страшного, — продолжал успокаивать меня Лимпус, — все равно найдем, не может быть, чтобы не нашли. Но и отца тоже можно понять, Заур, уверяю тебя в этом. Пока мы ехали сюда, он успел мне столько наговорить, что немудрено было многое забыть. Да он тебе и сам скоро обо всем расскажет.
— Но не мог же он забыть могилу своей жены, Абдул? Могилу женщины, с которой прожил всю свою жизнь?
— Да, бродяга, базару нет, ты прав, но все же он твой отец, а это ко многому обязывает и многое меняет. Да ты сам посмотри, как он постарел, как осунулся и изменился!
Да, отца действительно было не узнать, но в тот момент меня мучила другая мысль и все остальное отодвигалось на задний план. Как мог человек прожить с женщиной чуть ли не полвека и, похоронив, в течение трех лет даже ни разу не побывать у нее на могиле? И если бы не я, вряд ли пришел бы сюда в ближайшее время. Ну а если бы и пришел, что толку? Где она, могила его жены?
Я уже не говорю о том, что он должен был поставить ей достойный памятник и произвести подобающий в таких случаях ритуал поминок. Даже в глухом таежном остроге, проводив друга в последний путь, после своего освобождения каждый из нас, его друзей, считал святым долгом посетить могилу кореша на погосте и, отыскав бирку с фамилией, отдать ему последнюю дань памяти, а здесь?..
Я стоял рядом с другом, погруженный в беспросветное отчаяние, наблюдая за тем, как вдали мимо могил мелькают силуэты отца и Дауда, а дождь скрывал катившиеся по моим щекам слезы. Этот день я запомнил на всю оставшуюся жизнь, так никогда и не простив своего отца.
Глава 6
В этот период своего временного пребывания на свободе мне вновь, к сожалению, довелось столкнуться с низостью и подлостью человеческой души. Хотя души этих иуд от преступного мира назвать человеческими было сложно.
Мне пришлось ненадолго поселиться в хате неподалеку от своего дома, и иногда по вечерам я бывал у себя, пытаясь получше понять дочь и сдружиться с ней. Я бы уже давно покинул Махачкалу, если бы не она. Еще несколько месяцев назад мне и в голову не могла прийти странная, на мой взгляд, мысль, что вот это еще такое маленькое, но уже такое милое и очаровательное создание сможет столь круто изменить мои планы.
Ларисе я все, как мог, объяснил по телефону, и она прекрасно поняла меня.
— Делай все так, как считаешь нужным, Заур, — были ее последние слова.
Махачкала в те годы была относительно маленьким городом, и представители воровского и преступного мира знали друг друга в лицо, знали все хорошее и плохое друг о друге. Так что, как бы я ни хоронился, все равно от людей не спрячешься. Но от них-то я и не прятался, справедливо опасаясь лишь стукачей, и был безусловно прав.
Но я никак не ожидал, что стукачом окажется один из моих старых приятелей. Век живи, век учись, и дураком умрешь…
Много лет тому назад, заехав на одну из лесных командировок в Коми АССР, я повстречался с земляком, «игровым», о котором все отзывались как о честном и порядочном арестанте. Ну что ж, это, конечно, радовало и было вдвойне приятно. Мы стали тесно общаться, как и бывает между порядочными людьми и к тому же земляками.
И вот однажды произошел случай, который в местах лишения свободы можно было считать банальным до тошноты, но впоследствии сыгравший со мной очень злую шутку. Землячок мой проиграл круглую сумму одному местному катале по прозвищу Хирург. Как правило, хорошие игроки в зоне всегда имеют много врагов, которые так и поджидают, чтобы тот, кто постоянно в куражах, оступился, и тогда уже пиши пропало. Либо проигравший попадал в лагерный гарем после двенадцати часов, либо гнил в камерах, спрятавшись там от должников, либо пахал на них до конца срока с большой меткой на лбу — фуфлыжник. Все зависело от того, как этот человек вел себя, когда еще кем-то был и куражил. А если учесть еще и тот факт, что мой земляк был «зверем», то жажда крови у этих нечистей взыграла не на шутку.
В общем, у него были проблемы, и, надо сказать, проблемы немалые, но я выручил его, отдав последние деньги, которые у меня были, и даже занял еще у одного бродяги.
Но поступок и отличается от проступка тем, что поступок всегда благороден. Мы пробыли с ним в этом лагере недолго. Вскоре меня отправили этапом за пределы управления, но затем, через несколько лет, мы вновь встретились в той же зоне, а потом уже и на свободе, но нигде и никогда я не заикался ему о долге, будто его и не было вовсе.
К слову сказать, впоследствии Хирург этот вздернулся, проиграв, в свою очередь, и вкатив при этом фуфло одному недавно прибывшему в зону пацану. Эта лагерная новость прозвучала в то время громом среди ясного неба. Дело в том, что Хирург на протяжении двадцати пяти лет не проигрывал третями ни одному из каторжан. И вот на тебе — сюрприз с финалом, подтверждающим еще раз избитую лагерную истину: в картах нет предела! Вчерашний шулер может быть никем в игре с сегодняшним малолеткой — игровым.
