Как в кино - Юлия Александровна Лавряшина
«Его хозяина», – поправил себя Воскресенский и поморщился – вот до такого-то уж не стоит опускаться…
Кладбище Роман специально обошел, зная, что Лиза не пойдет в темноте напрямик. Нет, его сестра не была суеверной, но всегда опасалась в сумерках оступиться или споткнуться о чью-нибудь могильную плиту и упасть. Не дай бог еще и головой можно удариться…
Не встретив ее, Роман позвонил у калитки Антона, и тот вышел почти мгновенно, точно дежурил у двери. На ходу натянул куртку.
– Это вы? Я думал…
– Лиза у вас?
– Ее нет дома?
– А как вы думаете, почему я к вам пожаловал?
Задрав обшлаг куртки, Антон вывернул запястье так, чтобы свет фонаря попал на часы:
– Да уже одиннадцатый… Она ушла пару часов назад.
– Вы даже не проводили ее?
– Она… Мы немного повздорили.
– Из-за чего?
Роману показалось, что Антон замялся, потом махнул рукой:
– Не важно. Вы ей звонили?
– Ну, разумеется. У нее опять разрядился телефон.
– Почему вы не купите сестре новый?
– Лиза и сама в состоянии купить. Но ей жаль расставаться со старым.
– Жаль? Да, это похоже на нее…
– А вы так хорошо успели узнать мою сестру?
Не ответив, Антон шагнул за калитку:
– Разделимся. Вы идите направо, а я налево. Кто найдет ее первым, звонит другому. У вас-то телефон новый?
– Вполне.
– А черт! Погодите, мне нужно закрыть дом. Да вы идите, мы же все равно не вместе пойдем.
«Нам не по пути», – подумал Роман, уже отходя от калитки. Ему очень хотелось отыскать сестру первым.
* * *
Кажется, уже больше десяти лет, с тех самых пор как дочь научилась уверенно держаться на ногах, Антон не испытывал такой паники. Причем сейчас ситуация вроде не балансировала на грани жизни и смерти, да и не было повода волноваться за Лизу больше, чем за любого другого человека в этом мире, а дрожь внутри нарастала с каждым шагом. И, как всегда, стресс отзывался болезненными спазмами в левом локте, отчего немела вся рука. Если ему предстоит драться за Лизу (пока он даже не представлял – с кем!), победят его в два счета…
Антон взглянул на свою руку с оторванной фалангой мизинца и шрамом через всю ладонь и запястье. Когда он вообще махал кулаками в последний раз? В детском саду? Потом все берег руки… Да не уберег!
Задыхаясь с непривычки, он уже почти бежал по слабо освещенным улицам поселка, где особняки мирно соседствовали с покосившимися домишками в пару комнат. Заглядывая в темные кюветы, Антон отгонял жуткую мысль, что Лизу сбила в темноте машина и она лежит где-то, истекая кровью, а они с Романом могут и не заметить ее, проскочить мимо, подгоняемые страхом.
«А если ее похитили гастарбайтеры? – невольно нагнетал он. – Ей, конечно, не семнадцать лет, но им, изголодавшимся, плевать».
Это было несправедливо – огульно записывать всех в звериную стаю, и Антон понимал это, просто соображал все хуже и хуже. В голове шумело от усталости, он хватал ртом воздух, за шиворот струился пот, хотя после захода солнца совсем похолодало. Давно ему не приходилось бегать…
На повороте у старого колодца Антона догнала отчетливая и от того особенно болезненная мысль: «Если с Лизой что-то случилось, я обречен жить с чувством вины…» До сих пор если перед кем он и чувствовал себя виноватым, так перед собой: собственное будущее перечеркнул одним махом, оседлав в тот вечер мотоцикл.
«Хотя, может, она и не ушла бы, если б я оставался тем блестящим юношей за роялем, – подумал он о жене. – Я разочаровал ее… Виноват? Конечно. Она выходила замуж за талантливого пианиста, у которого график гастролей был расписан на пять лет вперед, а не за неудачника. В ее глазах я был ничем не лучше того алкаша из соседнего подъезда… И перед дочкой я виноват – с каким отчимом ей приходится жить под одной крышей!»
Это открылось в момент предельной усталости, когда, споткнувшись о что-то невидимое, Антон едва не упал, и от резкого рывка внезапно прояснилось в голове. И мысль о том, как неправильно оценивал он свою жизнь, взошла во всей ясности. Оказывается, он и так уже тащит непомерный воз вины, неужели еще трагедия Лизы навалится сверху?
«Если я не спасу ее, то задохнусь под этим гнетом… Неужели не найду?!»
И вдруг, точно Судьба подала знак, которого все так ждут и выпрашивают, в кармане зазвонил телефон. Содрогнувшись всем телом, Антон вытащил его и уставился на экран: «Роман Воскресенский».
– Алло? – произнес он с опаской.
– Я нашел Лизу.
«Он нашел. Не я…»
– С ней все в порядке, возвращайтесь домой.
– Где она была?
Роман отозвался не сразу:
– На Вариной могиле.
– Ох ты… Что она там делала в такой час? Впрочем, не важно. Значит, она не пострадала? Прекрасно. Всего доброго.
Отбив звонок, Антон громко рыкнул от злости. Быстроногий мальчишка опередил его, чего, собственно, и следовало ожидать. Догадался, где искать. Все же Роман лучше знает свою сестру… Но что она пыталась найти ночью на кладбище?
– Еще не ночь, – пробормотал Антон, повернув к дому. – Просто темно. Совсем темно.
Неожиданно ему захотелось спуститься к реке, послушать тихие утиные всплески, успокоиться видом черного медленного потока, в котором купается светлая луна. Он прошел между высокими каменными оградами, образующими узкий проулок, неровно вымощенный бетонными плитами, миновал крошечный скверик, обустроенный самими жителями поселка – высокие ели, беседка, качели, – и вышел к берегу Учи. Это был любимый пятачок местных, и не найдется по соседству человека, который не заглядывал бы сюда хотя бы раз в неделю.
В этом месте река казалась шириной метров пять, не больше, и Антон без труда разглядел на противоположном берегу забытую всеми корову. Она смотрела прямо на него, будто ожидала помощи и хотела сказать: «Отведи меня домой, человек».
– От меня никакого толка, – покаянно произнес он, глядя за реку. – Я никого не спас в своей жизни и тебе не сумею помочь. Понимаешь, здесь же нет мостика… Как я переберусь к тебе?
– Понимаю, – промычала она.
И тут же из темноты донесся резкий женский голос:
– Вот ты где, зараза такая! А я с ног сбилась, ищу тебя везде, блудня ты этакая!
Лица хозяйки, шустро подскочившей к корове, он, конечно, не разглядел, но увидел, как та вдруг обхватила шею животного, прижалась к кормилице всем телом, как делали еще ее бабушка и прабабушка, и они замерли, слившись в громоздкое черное
