Любимое уравнение профессора - Ёко Огава
— Да нет же… Наверно, переводчики! Для иностранных игроков.
Обо всем, что было ему непонятно, Профессор тут же спрашивал Коренька. Этот гений числовых джунглей мог рассчитать кинетическую энергию мяча, летящего со скоростью сто пятьдесят километров в час, или проследить зависимость между температурой мяча и дальностью его полета, но понятия не имел, зачем бейсболисту мешочек с канифолью. После начала игры он уже не цеплялся за ладонь Коренька, но все равно держал его под рукой, рассчитывая на поддержку в любую секунду.
Он рассуждал о числах, спрашивал что-то у Коренька, покупал напитки у девушки-ангела, жевал арахис. И чем бы ни занимался, примерно раз в полминуты бросал тоскующий взгляд на загончик буллпена.
Но 28-й номер, как мы и надеялись, в этой игре не участвовал.
Уже к началу седьмого иннинга «Тигры» лидировали 6:0. Но хотя игра была бурной, ни за восьмой, ни за девятый иннинг Накагоми так и не сделал ни одного хита. Поэтому к концу матча всеобщее внимание переключилось на питчера Накагоми, которому выпало разыгрывать ноу-хиттер[21]. Вопрос, дотянут ли «Карпы» до совершенной игры[22], не давал покоя всему стадиону, и дуэль Накагоми с бэттером решала все.
Когда Накагоми, встав со скамейки, выбежал на поле, кто-то прокричал ему в спину вопрос, который вертелся у всех в голове:
— Еще три броска?!
Недовольный ропот, вызванный этим вопросом, раскатился волнами по стадиону. А вот единственным, кто на это ответил, оказался Профессор.
— Вероятность ноу-хит-ноу-рана — ноль целых восемнадцать сотых процента! — внятно объявил он.
Хиросима же для финальной схватки выставила бэттера, о котором никто не слышал, но это никого не заботило. Кто вообще задумывается всерьез над фамилией бэттера?
Накагоми послал первый мяч… Крякнув о биту, мяч взмыл в полуночное небо элегантной дугой, похожей на параболу в старой тетради Профессора. Белее луны и прекраснее звезд, он сиял на ультрамариновом небосводе, притягивая взгляды всех, кто был вокруг нас. Он поднимался все выше, пока не достиг апогея, а дальше вдруг начал увеличиваться в размерах. Да так стремительно, что меня осенило: никакой это не мяч. Это же метеорит. Который прилетел сюда из глубокого космоса и падает прямо на нас…
— Назад!! — закричал над ухом Профессор.
Чуть задев плечо Коренька, мяч с тупым клацаньем ударился о цементный пол, отскочил, снова упал и, подпрыгивая, укатился куда-то в сторону.
Профессор закрывал Коренька всем, чем мог: руками, шеей, коленями, только бы уберечь от беды. И даже когда стук мяча затих, старик еще долго оставался недвижен, а мальчик — упакован в профессорские объятия так, что не мог и пошевелиться.
— Остерегайтесь случайных мячей! — напомнил публике голос в динамиках.
— Эй… — позвала я. — Кажется, все закончилось.
Скорлупки арахиса, рассыпанные Профессором, захрустели у него под ногами.
— Вес бейсбольного мяча сто сорок одна целая семь десятых грамма… Он падает с высоты пятнадцати метров… Но будь он из чугуна, он весил бы уже двенадцать целых одна десятая килограмма, и тогда… сила удара увеличилась бы в восемьдесят пять целых тридцать девять сотых раза, — бормотал Профессор, задумчиво глядя на спинки сидений с номерами 715 и 714.
Да, с этого дня между Кореньком и Профессором возникла особая связь. Такая же мистическая, как и у нашей числовой пары — 220 и 284. И такая же крепкая: не разорвать никому.
Трибуны снова взревели. Второй мяч от Накагоми упал, не долетев до райтфилда, покатился по траве и застыл.
— Камэя-а-ама… — только и донеслось до нас.
6
Во флигель Профессора мы вернулись к десяти.
Коренёк все никак не мог успокоиться и носился туда-сюда в возбуждении, хотя уже сражался с зевотой на ходу. Сперва мы думали проводить Профессора — и сразу домой. Но старик был так измучен и разбит, что я решила присмотреть за ним, пока не заснет.
Давка в автобусе по дороге домой, похоже, добила его окончательно. Автобус качало, пассажиры валились на нас волнами со всех сторон, и Профессор чуть не в панике отбивался от каждого, спасая свои записки.
— Все спокойно! Мы почти приехали… — повторяла я снова и снова, но он как будто оглох и всю дорогу до дома принимал очень странные позы, лишь бы до него никто не дотронулся даже случайно.
Вернувшись домой, Профессор сразу разделся. Не столько от усталости, сколько по явной многолетней привычке стянул с себя и побросал на пол носки, пиджак, галстук. В одних трусах, он рухнул в постель, и мне оставалось лишь надеяться на то, что он успел-таки почистить зубы за те полминуты, пока был в уборной.
— Спасибо, — сказал он уже перед тем, как заснуть. — Все было очень здорово.
— Ну да… Если не считать, что продули такой ноу-хиттер! — отозвался Коренёк, опускаясь на колени у кровати, чтобы поправить ему одеяло.
— Лучший ноу-хиттер был у Энацу! — тут же оживился Профессор. — Уже в экстра-иннинге. А случилось это в августе тысяча девятьсот семьдесят третьего, когда «Тигры» рубились с «Драконами». Уже в конце одиннадцатого иннинга Энацу закатил им прощальный хоум-ран, и «Тигры» выиграли один — ноль. При этом он вел и защиту, и нападение, все в одиночку! Но… сегодня он на поле не вышел, так ведь?
— Это да. В следующий раз проверим ротацию, прежде чем брать билеты…
— Но ведь и без него победили! — вставила я. — Это главное, разве нет?
— И то верно, — согласился Профессор. — Прекрасный счет, шесть — один!
— Теперь «Тигры» на втором месте. А «Гиганты» продули «Китам» и скатились ниже плинтуса… Такие счастливые дни бывают раз в жизни, правда, Профессор?
— Ты прав! И все благодаря тому, что ты взял меня с собой… А теперь слушай маму… Ступай домой и ложись спать… Тебе завтра в школу, не так ли?
Он попытался улыбнуться и, не дожидаясь ответа, закрыл глаза. Веки его запеклись, губы потрескались, растрепанные волосы слиплись от пота. Я пощупала его лоб и — о, боже! — поняла, что он весь горит.
Чуть поразмыслив, я решила: лучше нам с Кореньком заночевать во флигеле. Любого заболевшего оставлять без присмотра не годится, а уж Профессора — и подавно. Да и мне самой куда легче просто ухаживать за больным, а не ковыряться в правилах найма и условиях трудового договора.
Как я и подозревала, во всем флигеле не нашлось ничего, что пригодилось бы в такой ситуации: ни льда, ни градусника, ни жидкости для полоскания горла, ни каких-либо медикаментов…
Я выглянула в окно — свет в особняке
