Ирина Грекова - На испытаниях
Лида кивнула.
- Здравия желаю, - растерянно сказал Пряхин.
- А ну-ка доложите, товарищ майор, обстановку в гарнизоне по вашему ведомству.
- Все в порядке, товарищ генерал, - настороженно ответил Пряхин.
- А вот представитель Москвы придерживается другого мнения.
Пряхин покосился на Лиду Ромнич и промолчал.
- Известно ли вам, товарищ Пряхин, - продолжал генерал, - что на главной площади нашего населенного пункта третий день лежит дохлая собака?
- Лежит, товарищ генерал.
- Так вот, завтра в этом гарнизоне останется кто-нибудь один из вас: вы или эта собака.
- Понял, товарищ генерал. Разрешите исполнять?
- Действуйте, Пряхин.
Начальник КЭЧ вышел. Лида поднялась со своего кресла и стала прощаться. Генерал Гиндин удержал ее за руку:
- О, подождите совсем немного, побудьте здесь, я так рад, что вы пришли. Неужели нельзя подарить старому человеку немного радости? Ваше присутствие - как свежий утренний ветер... Впрочем, кажется, это опять "ноги и корзины"...
- Меня ждут, - сказала Лида, потихоньку вытягивая руку из большой руки генерала.
- Вас ждут, - повторил Гиндин. - Вас ждут такие же, как вы, молодые, сильные, не боящиеся жары. Какое вам дело до старика с его двумя инфарктами? Слава богу, он еще годен, чтобы убрать с площади собаку...
Генерал улыбался, но глаза были грустные, больные.
- Вам плохо? - спросила Лида. - Может быть, вызвать врача?
- Нет, я пошутил. Идите к ним, к молодым, идите, прелестная женщина. Идите же...
- Спасибо. Будьте здоровы.
- Не за что. Это вам спасибо. И помните, что бы вам ни понадобилось, какая бы собака ни легла на вашем пути, - обращайтесь прямо ко мне.
Лида вышла на крыльцо. Ожидающие зашевелились.
- Что-то слишком долго, - засмеялся Теткин. - Впрочем, старик.
- Теткин, не говорите пошлостей.
...На площади какие-то люди уже грузили на тачку собачий труп.
- Вот оперативность! - восхитился Манин.
- Ты еще не знаешь Гиндина! - хвастливо сказал Скворцов.
- И все-таки Гиндин тоже не тот рычаг, - как бы про себя заметил Чехардин.
У каменной гостиницы стали прощаться.
- Можно я вас провожу? - спросил Скворцов.
Лида как будто была недовольна, и это его мучило.
- Я же не одна, я с Теткиным.
- А я вам, братцы, мешать не буду, - заявил Теткин. - Тем более у меня свидание назначено, я и забыл.
- С Эльвирой?
- Ага. На восемь часов.
- А сейчас уже девять. Кто же так поступает с дамой?
- Ничего, подождет. Не маленькая.
Теткин побежал вперед, а Скворцов с Лидой медленно пошли по улице, обсаженной тощими деревцами. Скворцов рассказывал:
- С тех пор как посажены эти деревья, здесь сильно упала воспитательная работа. Посудите сами. Раньше деревьев не было, но под них были выкопаны ямы, довольно глубокие. Весной и осенью в них набирается вода. Теперь представьте себе - возвращается человек ночью в состоянии алкогольного опьянения, попадает в яму, а выбраться уже не может. Так и сидит до утра в воде - перевоспитывается...
Лида слушала довольно рассеянно. Она думала про генерала Гиндина: "Какая бы собака ни легла на вашем пути..." Собаки уже нет. А генерал болен, серьезно болен, надо было позвать врача...
Вдруг в мертвой тишине зашевелились, забормотали листья и ударом налетел ветер, горячий, как из духовки. Лида ухватилась за юбку, зажала ее коленями. Волосы у нее взвились и встали дыбом.
- Что это? - задохнулась она.
- Тридцаточка. Повар как в воду глядел.
Горячий ветер дул стремительно, с неистовой силой. Слышалось какое-то потрескивание: это сворачивались от жара опаленные ветром листья. Загрохотал и побежал по асфальту сорванный с крыши лист железа.
- Что ж, идемте, не стоять же здесь до утра, - сказала Лида.
Идти было трудно. Ветер гнал, тащил, выталкивал. Сохли и трескались губы. По земле с шорохом бежали сухие листья, сломанные ветки. Неподалеку сорвало с места двустворчатую будку и прибило к забору.
- Держитесь за меня, - предложил Скворцов. - Хотите, я вас понесу?
- Нет, не хочу.
Рядом с деревянной гостиницей лежал с корнем вывороченный столб с оборванными проводами.
- Вот вы и дома. Значит, завтра в восемь ноль-ноль я за вами заеду. Испытывать будем сиверсовские игрушки. Предупреждаю, в поле будет тяжело, если ветер останется на том же уровне.
- А при таком ветре испытания не отменяются?
- Здесь они не отменяются ни при какой погоде. Может быть, посидите дома? Это же не ваши изделия.
- Нет, поеду.
- Смотрите. Итак, до завтра.
- До завтра.
Он держал ее за руку. Между ними свистал горячий ветер.
- До завтра.
- До завтра.
Она вошла в свой номер - там было темно, - щелкнула выключателем, свет не зажегся. Лора заворочалась на кровати, вздохнула и стала пить воду громкими глотками. Томка подняла лохматую голову:
- Поздно, Лидочка, поздно. Опять с майором загулялась?
Лида не отвечала.
- Ну как, объяснился?
- Вечно глупости. Слушать тошно.
Над крышей свистело. Дом покряхтывал под гнетом ветра. Лида молча разделась и легла. Простыня была тяжелая, она отбросила ее и лежала, прислушиваясь к торопливому стуку сердца. Какая-то тревога была во всем, и ей казалось, что майор Скворцов все еще держит ее за руку. Она подула на пальцы, но ощущение не проходило. "До завтра, - повторила она, - до завтра". А что такое "завтра"? Бред.
- Ой, девочки, - жалобно сказала Томка, - я больше совсем не могу этот климат переносить, бог с ними, с командировочными, жили без телевизора и еще поживем Правда?
- И я хочу домой, - ответила Лора. - Так мне здесь все надоело, глаза бы не смотрели... По ребятам соскучилась. Бабушка у нас не так, чтобы очень любящая. Тем более Теткин... Пока я надеялась на личную жизнь...
Лора заплакала.
- Не психуй, - прикрикнула Томка, - и так жара, а тут еще твои переживания, совсем сбесишься.
- Тридцаточка, - сказала Лида.
В комнату кто-то вошел. Томка взвизгнула:
- Ай, девчата, кто-то сюда прется!
- Не пугайтесь, девушки, это я, - сказал вошедший голосом Теткина.
- Батюшки, а я без ничего, - закричала Томка.
- А я на вас и не смотрю. Чего я тут не видал?
- Что вам нужно? - строго спросила Лида, натягивая простыню.
- Пожрать, пожрать, - забормотал Теткин и открыл шкаф. - Я помню, здесь у вас что-то было. Не могу жару переносить - просто до ужаса аппетит развивается.
- Теткин, - сказала Лида, - берите на верхней полке хлеб, огурцы и убирайтесь!
- А соль?
- Обойдетесь без соли.
Теткин повздыхал, поскребся, взял что-то из шкафа и ушел.
- А я-то, дура, вся обмерла, как он вошел, - сказала Лора.
19
Ночью генерала Сиверса разбудил женский плач. Плакали внизу; это походило на ссору, на разрыв. Женщина негодовала, попрекала, жаловалась. Возможно, она была не права, но все же этот плач доходил до сердца. Потом началась ходьба. Кто-то топал, отворял и затворял двери, двигал вещи. Нечего сказать, нашли время! Сиверс в досаде закутал голову простыней, но тут же ее скинул - было очень жарко. По улице проехала машина, лежачие дымящиеся столбы света ударили в окна и скользнули мимо. Машина остановилась у подъезда, кто-то в нее как будто садился, наружная дверь несколько раз хлопнула. Очень это было долго. В конце концов машина уехала, ходьба прекратилась. Сиверс перевернул подушку сухой стороной кверху, лег на другой бок и попытался заснуть. Как бы не так! Гостиница воевала со сном множеством звуков. На разные голоса свистал ветер. Оконные рамы вздрагивали и дребезжали. Крыша громыхала железом. Казалось, что весь "люкс" со своими багетами и фикусами не стоит на месте, а мчится с ветром в тартарары.
Он повернул выключатель - света не было, зажег спичку и посмотрел на градусник. Тридцать шесть. Попробуй засни.
А главным образом, мешали спать мысли. Во-первых, взрыватель. С этим взрывателем (второй вариант) явно было что-то не так. Пожалуй, стоило все-таки оставить по-старому. Был и еще один возможный вариант, но его надо было обдумывать днем, на свежую голову. Сиверс хорошо знал эти ночи, битком набитые техникой. Ничего путного из них никогда не получалось.
А кроме того, лезли в голову еще и другие, совсем уже праздные мысли, но он им не давал ходу, попросту давил их в себе: о будущем. О своей судьбе, если неизбежность приключится. Я-то что, а дети, дети... Ну, что поделаешь...
Чтобы не думать, он стал развлекаться со своей памятью. Удобная игрушка - всегда под рукой. У генерала Сиверса была необыкновенная память, не память, а анекдот. Все это знали. Он и сам понимал, что чем-то непохож на других людей - чем-то наделен и чем-то обделен. Наделен - ясно чем. А чем обделен? Вот это не совсем ясно. Возможно, простотой, легкостью. Как они, другие, это умели: забывать и идти вперед! А он не мог. Иногда он ощущал свою память как камень на шее. Но в часы бессонницы она была незаменима: ее можно было включить по произволу и показывать самому себе разные картинки. Вот и сегодня он решил вспомнить день за днем июль двадцать девятого года. Да, именно тот июль. Нелегкая задача, но выполнимая, если не отвлекаться.
