Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров
Глядь, а неподалеку, весело задрав хвост, носится Манька — та самая, что, по его мнению, околела.
Радость деда Метрея была столь неописуемой, что он от всего сердца ругнулся по-русски:
— Вот с-с-сука! — пулей вскочил с кровати и стремглав бросился вслед за Манькой.
Таким образом, дед Метрей, оставшись жив-здоров, и сегодня вместе с матушкой Пелагеей проживает на той стороне речки, на улице, которой сам дал название Заречной. Они по-прежнему обитают в одном из семи домов, оставшихся на месте бывшего Четвертого аула.
* * *
Несколько лет назад учитель Мелс пригласил ветеранов войны и труда в школу на встречу с учащимися. Остановившись на жизненном пути каждого из приглашенных стариков — чьих-то дедушек и бабушек, Мелекен представил ученикам и глухого Карима:
— Это наш ветеран-аксакал, который непрерывно на протяжении сорока лет работал чабаном.
Видимо, трудную жизнь чабана, без передышки пасущего овец сорок лет, осознали и школьники, потому что сразу дружно зааплодировали.
Карим, который еще никогда не удосуживался подобной чести и которого на протяжении всей его долгой жизни прозывали просто «глухим», сильно растрогался и по-настоящему возгордился. Видно, под впечатлением этих чувств он и решился поправить учителя, вскочил с места и выпалил:
— Мелс, светик, я овец пятьдесят два года пас!
Выступавший с речью Мелс, естественно, не мог с легкостью примириться с такой внушительной «поправкой».
— Не-ет, аксакал, вы пасли овец сор-р-рок лет! — возразил он.
— Милый, пятьдесят два года! — заупрямился и Карим.
— Не-ет, сорок лет, дорогие ученики!
— Говорю же, пятьдесят два...
— Хорошо, будь по-вашему.
После встречи он высказал Карекену обиду за то, что тот его перебил.
— Да я ведь только поправить хотел насчет «сорока лет», — признал вину Карекен и попросил прощения.
— Честно признаюсь, — сказал и учитель Мелс, поскольку обида сразу улетучилась, — сперва я даже не понял вашу поправку, из-за того что выступал в этот момент. Мне показалось, пятьдесят два меньше сорока.
— Пятьдесят два или сорок — не все ли равно? — вставил Байгоныс, не понимая сути их спора.
— Не все равно, Байеке, — не согласился с ним учитель. — Если взять с численной стороны, то пятьдесят два все-таки больше сорока на целых двенадцать лет. Ну а по произношению, что касается впечатления на аудиторию, то «сорок» звучит значительнее. Потому что «пятьдесят два» произносится лишь краешком губ, а «сорок» по звучанию более весомо, так как исходит из глубины и слышится более звучно и значимо.
После этого разговора версия учителя о «весомости числа сорок», по-видимому, крепко запала и в душу глухого Карима. Потому как сегодня, если кто-нибудь спросит его о том, сколько же лет он пас овец, Карекен, делая акцент на «р», непременно ответит:
— Сор-р-рок лет, милый!
Глухой Карим — еще один из обитателей сиротливо торчащих на месте прежнего аула семи домов. Его избушка притулилась в самом конце бывшей Центральной улицы, на обрывистом, подмываемом водой берегу речки Талдыбулак. Это невзрачная, приземистая лачуга с крохотными подслеповатыми оконцами, в которых местами треснуло стекло. Передней в доме нет, переступив порог, сразу попадаешь в жилые комнаты.
— Недотепа ты, Карим, ох и недотепа! — каждый раз, бросив взгляд на дом Карекена, говорит плотник Байгоныс. — Ты и барана наверняка завалить не сумеешь!
Пусть народ болтает себе, но им с байбише Наршой этих двух комнатушек вполне хватает. Детей у них нет, чтобы беспокоиться об оставляемом потомству наследстве, да и что делать старику со старухой в просторном, как ханский дворец, доме?!
— Вот не везет тебе с жильем! — проел ему плешь Метрей, когда нынешней весной прибыла вода, и берег начал обваливаться. — Банька твоя уже оседает набок, смотри, как бы в один прекрасный день не перевернулись вы вместе с домом вверх тормашками!
Слова Метрея про «невезение с жильем» небезосновательны.
Много лет назад Карим, выпасая яловых совхозных овец, жил в полном одиночестве на заимке в Ботапском ущелье. Богом проклятое место, где и зимой и летом воют свирепые ветра.
Как будто мало ему одинокой суровой жизни в этих неприветливых местах, в один прекрасный весенний день неласковое ущелье, выказав свой жестокий и дикий нрав, вообще оставило Карекена бездомным!
Но начнем все по порядку...
Отец Карима всю жизнь пас овец. По словам покойного родителя, и его отец на протяжении всей своей жизни был пастухом. Похоже, этим же занимались весь свой век и отец его деда, и отец прадеда. А чем жили более дальние предки, ни сам Карим, ни другие не знают. Пусть он и не знает наверняка, но порой, погрузившись в безмолвные размышления, предполагает, что со дня сотворения мира их роду суждено, видимо, пасти овец.
Сам Карим в чабанах с десятилетнего возраста...
Когда от нежданной болезни внезапно скончался отец, Карим по его стопам нанялся в батраки к всесильному баю Утесину, который жил здесь, в Айдарлы.
Позднее, вслед за приходом советской власти, У тесин спешно бежал за кордон. Байский скот был конфискован в пользу новой власти. Вместе со скотом отошел к Советам и Карим. Раньше был пастухом, и при новой власти им остался. Так, плетясь за овцами с зимовья на джайляу, а с джайляу опять на зимовье, он и провел свою жизнь.
Время промелькнуло будто выстреленная пуля. Даже не заметил, как промчались беспокойные, полные смуты годы, а когда заметил, понял, что ничего не успел. Даже жениться и создать семью, будучи стеснительным, так и не рискнул. Незаметно волосы тронула проседь, а виски вообще засыпал белый снег.
Кто знает, возможно, после выхода на пенсию Карим так и ушел бы в мир иной одиноким, если б его заимку в горах не смыло водой...
Половину своей жизни Карекен провел в бесприютном Ботапском ущелье, но никогда не ощущал никакой особой опасности. И вот...
Сначала от вершины скалы отломился огромный кусок, который на протяжении тысячелетий оставался недвижным, и с грохотом упал вниз.
Карекен в этот момент пребывал в объятьях сладкого предутреннего сна. От страшного оглушающего звука, словно это разверзлась земля или треснула пополам гора, он в ужасе проснулся. Держась за подштанники, пулей выскочил из дому и обнаружил лежащий неподаеку в туче поднятой пыли гигантский камень величиной с дом.
Прибывший вскоре управляющий, увидев рухнувшую со скалы громадину, посоветовал Карекену: «Вы бы лучше куда-нибудь повыше перебрались». Поблагодарив за совет, Карим,
